Входят трое убийц - [6]

— Неужели вы незнакомы с моим братом Артуром? Вы что же, никогда в тюрьме не сидели?

— Как ни странно, — ответил сдержанно норвежский поэт, — мне посчастливилось этого избежать.

— Ха-ха-ха!.. вы меня не поняли! Я имею в виду тюрьму политическую! Если бы это произошло с вами, конечно, только в стране с демократическим строем, мой брат Артур немедленно почувствовал бы к вам интерес. Он тут же организовал бы митинг протеста и позаботился бы о том, чтобы митинг принял резолюцию с требованием вас освободить! Виноваты вы или нет — это его ничуточки бы не интересовало — лишь бы представился случай выступить «против реакции» за то, чтобы «улучшить мир». И вообразить трудно, сколько в последнее время развелось таких улучшателей! Большинство из них забывают об одном — сначала постараться улучшить себя!

Эбб молчал. До сих пор он знал Мартина Ванлоо только как славного парня, любителя поэзии и хорошего вина. И вдруг в нем обнаружился человек с социальными или, если угодно, с антисоциальными взглядами и с изрядным запасом ненависти в душе. Потому что сомнений не было: чувства Мартина к брату Артуру удивительно напоминали добротную застарелую ненависть.

Мартин закончил монолог, выражавший его сокровенные мысли:

— Наверно, вы считаете нелогичным, что я говорю так об Артуре, который все-таки чего-то хочет, а не об Аллане, который не хочет ничего — и просто делает все, что ему заблагорассудится? Но не подумайте, что я предпочитаю одного брата другому! Тупой прожигатель жизни противен мне так же, как тупой фанатик! Они мои братья! Пусть! Но что за дурацкий старый предрассудок, будто мы обязаны особенно хорошо относиться к каким-то людям только потому, что по воле случая у нас с ними общие родители? И тем не менее я вынужден жить с братьями под одной крышей, пока не умрет наша бабка! Вы и представить себе не можете, какая скука царит на нашей вилле! А скука, Эбб, мать всех пороков!

— А что это за юноша был с вашим братом? — спросил поэт, чтобы придать несколько иное направление разговору.

— Как? — воскликнул Ванлоо уже другим тоном. — Вы не узнаете Шелли из истории литературы? Иначе говоря, гордость нашей семьи, юного Джона! Вообще-то он славный мальчуган, хотя в своем поклонении героизму зашел так далеко, что даже готов носить банку с клеем во время крестового похода Артура на стены Ментоны!

В эту минуту их беседу прервал раздавшийся в баре голос с отзвуком металла, объявивший по-французски:

— Allo! Allo! Allo! Ici Radio Méditerranée! Полиция Ментоны еще раз просит нас объявить о розыске пакета, который потерял велосипедист-посыльный. В пакете находится пузырек с никотином в чистом виде. Минимальная доза этого яда смертельна! Allo! Allo! Allo! Ici…

Мартин допил остатки шампанского и как-то странно улыбнулся.

— Потерян пакет с ядом! — пробормотал он. — Будем надеяться, что он не попадет в руки к двум расклеивающим плакаты членам акционерного общества «Организованная ненависть»! Это не я прозвал так коммунизм в политике — это бывший красный писатель Олдос Хаксли. Ого! Уже полдень!

Как раз в это мгновение с форта у входа в ментонский порт прогремел пушечный выстрел, при звуках которого каждый день ровно в полдень к голубому небу взлетали стаи перепуганных голубей. Ванлоо поманил Титину.

— Занесите эту бутылку в список моих грехов! — попросил он. — Приятно было повидать вас, Эбб, но мне пора идти. Во всем, что касается часов трапезы, бабушка сурова, как спартанские эфоры![9] Кстати, вам следовало бы как-нибудь навестить нашу виллу. Я дам вам знать — до скорого! — И он быстро удалился по променаду.

Мадемуазель Титина тотчас принялась развлекать Эбба:

— Какой очаровательный мужчина месье Мартин, не правда ли, месье Поэт! Не то что этот противный тип с плакатом, право, чем это кончится, если молодой человек из хорошей семьи, un fils de famille, подстрекает людей — и без него агитаторов хватает! А ведь он миллионером станет, когда бабушка закроет глаза, и ждать этого, конечно, недолго, ведь ей вот-вот стукнет семьдесят восемь, да что говорить, мы, люди, — персть и прах, но бабушка едва ли знает, что творят в городе ее внуки, хотя говорят, она очень бодра для своих лет, но что она сказала бы о меховых шубках и плакатах с призывами к бунту?

Все это время Кристиан размышлял, почему Мартин не заплатил за шампанское. Ему припомнились их прошлые встречи — все они кончались одинаково: товары, а их было немало, записывались «в долг».

— А что сказала бы бабушка, если бы в придачу к шубкам Аллана и плакатам Артура она узнала о шампанском Мартина?

Эта фраза встретила весьма неблагосклонный прием.

— Фи! Фи! Фи! — сказала мадемуазель Титина, сдвинув брови под седой прической маркизы. — Как вы можете это говорить, месье Поэт? Вы что же, хотите лишить нас, бедняков, права на жизнь? И потом, неужто бедный славный Мартин не вправе отвлечься от всех домашних огорчений — слыхали, что говорят о планах его брата Аллана? Нет, я не стану рассказывать!

— Уж так и быть, расскажите, — сказал Эбб.

— Говорят, он хочет жениться на своей любовнице! — выделяя эти слова курсивом, прошептала мадемуазель Титина.