Входи, открыто! - [72]

Стоило развесить по стенам старые картины, как к ним попросился и старинный буфет, он был из их компании, сжился с ними, сдружился. Ляля не стала возражать и отправила буфет в Иринкину комнату. Смешно кажется? Нет, ничего смешного. Буфет ей самой в детстве замком казался, и она была бы очень не прочь получить его в полное свое распоряжение. Каких там только отделений и ящичков не было! Дверки и широкие, и узкие, полки и просторные, и маленькие. И даже зеркало есть у задней стенки, и витые колонки. Устраивай кукольное царство, наслаждайся. В буфет все Иринкины игрушки влезут, так что ничего другого не понадобится, и места в комнате будет много. Ляля не сомневалась, что Иринка в восторг придет, став владелицей буфета, и складывала туда все, что находила интересного, с дочкиной точки зрения: старинные и нестаринные пуговицы, перчатки из лайки, лоскутки, брелки, фарфоровые фигурки, открытки — да мало ли что еще. У них с дочкой как-никак должно быть общее прошлое. Пусть обживает старину, привыкает к ней, узнает, какой была. Вот будут шить Барби платье из бабушкиных лоскутков, и узнает Иринка про другую бабушку, Лялину. Ляля с удовольствием перескажет дочке бабушкины рассказы об их большом шумном семействе, празднествах, шалостях, проказах. Кому еще нужно прошлое, как не детям? Рассказы о нем для них словно сказки. О минувшем и надо рассказывать, чтобы никуда не потерялось. Пусть Иринка сроднится с ним, обживет, полюбит. Тогда и настоящее у нее будет не чужим, заемным, а своим, родным. Подростком она станет бурно вживаться в современность, но потом совместит привычное старое с пришедшимся по вкусу новым. А непонравившееся отбросит. У нее будет критерий вкуса. Вкуса к определенному образу жизни, потому что вещи и есть образ жизни. Фарфоровая чашечка и пластиковый стакан, неспешность и торопливость, память и беспамятство. И то, и другое имеет право на существование, но вместе, а не одно только торопливое беспамятство. С игрушками приходит к детям реальность, но взрослые редко когда понимают, какую реальность навязывают детям…

Пока Ляля возилась в Иринкиной комнате, она много о чем передумала, и ей показалось, что суть дела она ухватила правильно. Прошлое и творчество — вот что необходимо детям, и она положила на доску буфета обещанные краски, не собираясь мешать дочке рисовать на стенах. Да здравствует совмещение прошлого и настоящего!

Зато у себя в комнате и гостиной — да, да, гостиной, пусть у нее в доме будет как можно больше гостей! — старых картин она вешать не стала. Ей хотелось пожить в своем, совершенно новом, еще небывалом пространстве. Она хотела понять, какое же пространство она сможет назвать своим. Несколько Севиных набросков прекрасно смотрелись на свободной теплого тона стене. А по другим стенам стояли стеллажи, и она собиралась заполнить их своими друзьями-книгами. Больше пока ничего в комнате не было. Это будет дружеская комната, комната для друзей. А Ляля еще не решила, друзья ей вещи или не друзья. Может быть, они ее враги, пожиратели времени, противники перемен и перемещений? А может, найдутся и те, с кем она подружится?.. Но их не будет много, это Ляля знала точно.

Севины наброски Ляля вешала одна. С благоговением, благодарностью. Он был художником от Бога и умел дарить счастье. Прежде чем повесить, она рассматривала каждый и всякий раз удивлялась: всего несколько линий — и пейзаж, портрет, натюрморт. Окно в мир на ее солнечной стене.

Общаясь с Севиными работами, она вдруг все поняла и про себя, и про Севу, и про их отношения. Поняла, потому что перестала обижаться. И обижаться перестала, потому что поняла. И она, и Сева были одного поля ягодой, что называется, свой брат. Художник, точно так же, как она, женщина, занят трудным делом рождения, только у него постоянная беременность, и поэтому тошноты и капризы. Если бы она согласилась быть ему терпеливой мамочкой, они бы ужились. Но у нее уже была дочка. А разве можно представить себе счастливую совместную жизнь двух мамаш, пристрастных к своим детищам, занятых их судьбой? Неизбежны ссоры, выяснения отношений, обиды. Да и не просто обиды, а жгучие, родительские.

Ляля улыбнулась, представив себе беременного Севу. Но что она могла поделать, если так оно и было на самом деле? Недаром говорят, что от великого до смешного один шаг. Она бы сказала, от трагичного до смешного, она сделала этот шаг и от души посмеялась.

Над своей комнатой она не мудрила. Тут все должно было быть удобно и под рукой — одежда, словари, справочники. Работа и быт, единый блок. Но у нее был дар уюта, и после того как она покрыла пушистым пестрым лежником постель в память о своих путешествиях по Карпатам, а на угол зеркала повесила соломенную шляпку с пестрыми лентами, обещая себе чудесный летний отдых, комната стала женской, живой и кокетливой.

Ляля вспомнила, с каким наслаждением обошла в темноте, не зажигая света, свою квартиру, приготовившуюся вместить ее будущую жизнь. Она опять постояла на своем застекленном балконе, полюбовалась тонким серпом растущего месяца в синеве и пожелала себе расти без устали.