Везучие сукины дети - [6]

— Хочешь спрыгнуть с Ганзы?

Она взглянула прямо и дерзко.

— Кто же не хочет? Только у нас здесь все хитро — с детства на каждом висят кредиты: на воздух, на воду, на передвижение. Оплачивать приходится всю жизнь, копить не выходит никак. Зато результат — почти нулевая эмиграция, явный успех дорогого правительства под мудрым руководством ганзейского гения, Банкира-Прайм.

Она махнула рукой.

— А, черт с ним. Смысл говорить о невозможном? Идем!

Доктор шел медленно, сердце колотилось, в голове, всегда спокойной, царил сумбур. Она была умна, безусловно умна, и красива — до невозможности, до болезненного сюрреализма происходящего. У нее было отличное чувство юмора и легко подвешен язык — алый влажный язычок, время от времени показывающийся между белыми зубками когда она улыбалась. Она нравилась ему. Она до безумия ему нравилась.

— А кем ты работаешь? Чем занимаешься? Ты не сказала…

— Кем? — она пожала плечами. — Сложный вопрос. А занимаюсь тем же, что и большинство людей во Вселенной.

«Торгует собой, в той или иной форме?» — пронеслось в голове. — «Нет, невозможно!»

— Ищу истину, — Мику улыбнулась чуть беззащитно. — Разве этого мало?

— Нет, — решительно сказал он.

Опускался теплый, синий вечер, с улиц уходили торговцы и полиция — наступала пора проституток, сумасшедших, студентов, наркоманов и воров — причем все это часто уживалось вместе, смеялось, перебрасывалось шуточками, курило, глотало, гнало по вене, считало деньги и поглаживало бронзовые кастеты и полулегальные фибропластовые заточки в карманах. Город пах жжеными тряпками, блевотиной и спермой.

— Я могу забрать тебя отсюда, — сказал он. — У меня есть деньги, и скоро будет еще больше. И меня ждет корабль. Мы можем улететь вместе. Если ты хочешь.

Она резко остановилась, посмотрела ему в глаза — какая же она красивая, черт, как вообще люди умудряются не спотыкаться и связывать слова в фразы, когда видят ее вблизи — и вдруг погладила его по щеке, мягко, почти нежно. Свет уличного фонаря делал ее волосы пепельными, и ему вдруг показалась, что она намного, намного его старше.

— Хочу ли я? Хочу ли… — она оборвала себя. Решительно взяла его за руку. — Пойдем.

Они спустились к реке, на пляж — но не пустынный и скучный официальный пляж, где торчали деревянные грибки и ржавые жестяные квадраты раздевалок, а на дикий, заросший травой и кустарником, заброшенный, но еще живой, где витал тяжелый запах гниющих водорослей и жгли костры сомнительные компании. Она присоединилась к одной такой, и ее приняли, а значит, приняли и его, что-то одобрительно проворчав, и дали место у сверкающего плотным, почти твердым пламенем костра. Он выпил чего-то обжигающе грубого, неочищенного, из оплетенной лозой стеклянной бутылки, и все сначала стало ярким, будто под светом прожектора, а потом неспешно потеплело и скрылось в приятном полумраке.

Мику смеялась и предлагала ему самокрутку, и научила, как правильно курить табак пополам с полынью — это оказалось несложно, смесь заходила тяжело, но голова после нее оставалась легкой и звенящей, и надутой, словно воздушный шар, в который накачали слишком много воздуха. Вокруг гудел негромкой разноголосицей сплетенный из десятка глоток разговор. Он понимал его. Иногда.

— Меня мажет, — хрипло объяснял кто-то один, почти невидимый в прерывистом огненном свете. — Все вокруг тлен, понимаете? Мы никто!

— Кто-нибудь, — смеялись в другой стороне, — кто-нибудь, заберите у Романа клаудресп.

— И гашик!

— Это не настоящая дрянь, можешь разочаровываться, — силуэт медленно и огорченно мотал головой.

— Да я давно уже. Проклятый суррогат.

— Внутри архива сына, внутри всей сути мира, — бубнил хриплый голос, ставя немыслимые логические ударения. — Все мы карлики, испуганно замершие перед ревущей стеной огня. У нас нет выхода.

— Бодрит, почти как твой хардбасс, — соглашался кто-то еще, делая затяжку. — Ванес, твое восприятие музыки несовершенно.

— Нужно лишь слушать между строк, тогда вам откроется трезвый взгляд на вещи! — обладатель хриплого голоса волновался и глотал слова. Едкий дым, покачиваясь башней, уносился к реке.

— Довольно странно слышать это от человека под гашишем, древним, как говно мамонта. Это ведь даже не гипермет.

— Не помеха для пытливого ума. С полгода назад я под миксом тоже узрел тайны Вселенной, — здесь уже отчетливо прозвучала насмешка, но Доктор не понял, к чему именно она относилась.

— Ну, ладно, — хриплый поднялся — под ботинками заскрипел песок. Неудобно, должно быть, ему было сидеть на такой жаре. Доктор вдруг с ужасом понял, что понятия не имеет, сможет ли он двигаться, руки и ноги были словно ватные. — Хватит валять дурака. Берем девчонку.

Их взяли вдвоем — исполнители решили продемонстрировать рвение. Повалили на горячий еще от солнца песок, связали аккуратно, но надежно, на голову надели черный то ли пакет, то ли мешок. Ставить на ноги и вести не стали, решили, наверное, что безопаснее будет тащить. Значит опасными их считают. Или только его? И кто это вообще такие — они?

Полная визуальная депривация.

«Берем девчонку», — сказал хриплый голос. Значит, им была нужна только Мику? А когда его паковали, то не обыскивали — значит, углепластиковый нож все еще в сапоге, пояс, если нужно, легко развернется в клинок, а в воротнике осталась граната со смесью инертного термита и белого магния. Он еще повоюет. И ему, и Мику ничего не угрожает. Особенно Мику. Да, особенно ей.