Везучие сукины дети - [5]

Планета называлась Ганза — возможно, в честь той самой Первой Ганзы, а может — просто в силу случайного совпадения, взятого у аборигенов сочетания неподатливых звуков. На дворе стоял… нет, время не имело значения; при межзвездных перелетах с ним вообще творятся занятные вещи. Скажем так: тогда Доктор был почти вдвое моложе и, как всякий молодой человек, полагал себя разочаровавшимся во всем горнем и духовном циником. Ганза, торговый центр планетарной системы, предоставляла отличные возможности понять и принять, что все на свете продается и покупается. Он и до этой командировки, в общем, не сомневался в этом, но сейчас… сейчас в нем проснулось что-то вроде любопытства.

Стояло раннее жаркое лето. Улицы городка под названием Кайша — похоже, у первопроходцев было изрядное чувство юмора — словно вымерли, жизнь, овеваемая струями кондиционеров, теплилась только в полуподвальных кафе, и черные петухи, возвещающие пришествие вечера, еще не пропели.

Во второй раз он увидел ее у фонтана, сидящую на краю, опустившую стройные ноги в черных чулках чуть выше колена в бурлящую теплую воду. Возможно, это была судьба.

— Не против, если я присяду?

— С чего я должна быть против? — Ее волосы были невозможного сине-зеленого оттенка, и они постоянно были в движении, они плясали вокруг головы длинными воинственными змейками.

— Не знаю, — задумчиво сказал он. — Может быть, например, ты боишься меня. Такое случается иногда, я видел.

— Да ну, с чего бы? — она не улыбнулась, но тон голоса неуловимо изменился. — Не такой уж ты страшный.

А в голове она добавила еще кое-что, от чего телепатическая кора мозга у Доктора едва не расплавилась.

— Меня Мику зовут, — сказала девушка, продолжая болтать ногами в фонтане и затевая там небольшие водяные смерчи. Похожие сейчас проносились перед мысленным взором Доктора. — Ты не похож на местного. Далеко от дома? И — давно?

— Восемнадцать биологических лет, — выдохнул он. — И примерно тридцать шесть — световых.

Он умолчал о том, что с родной планеты его забрали почти сразу после рождения, так что Мику, выглядящая лет на семнадцать, вполне могла быть его ровесницей.

Девушка присвистнула.

— Далековато тебя занесло. Учиться здесь, или торговать? Или по работе?

Доктор, который тогда еще, конечно, не был доктором, вторую неделю оставался на пыльной и жаркой Ганзе только потому, что на нем висел невыполненный заказ от Школы Мастеров на убийство какого-то парня по имени Хелайн. Но девушке знать этого было нельзя.

— Учусь и работаю, — сказал он. И улыбнулся. Тогда у него на лице еще не было маски, и он еще не знал того, что узнал позднее, и улыбаться было совсем легко. И Мику улыбнулась тоже — эмпат-трансмиттер в затылочной доле мозга Доктора работал безотказно.

— Ты не представился, кстати, — заметила девушка, когда они, наскоро перекусив в соседней харчевне медленно шагали по набережной, и медленный поток воды поблескивал под садящимся солнцем, и вода, выглядящая красной из-за этого блеска, и еще из-за преобладания в ней оксидов железа с ближайшей рудообогатительной фабрики. Над водой летали механические стрекозы, которые запускали мальчишки с того берега. Было спокойно, мирно и хорошо. — Хотя и сказал, что я могу тебя испугаться. Почему? Ты сделал что-то незаконное, за тобой висит черная груда трупов полицейских? Или утащил у местного попрошайки никель на мороженое? Во втором случае ничем не смогу тебе помочь, нищие — опасный народ.

— Знаешь, Мику, — Доктор был сосредоточен, бледное лицо хмурилось острыми линиями бровей, — если кто-нибудь при тебе назовет молодого Фикуса — это я — проводником из преисподней, лучше поверь ему: за мной из прошлого тянется очень тёмный след, в который страшно заглядывать.

Мику выглядела так, будто того и гляди умрет от разрыва сердца от пережитого только что ужаса, но в синих глазах поблескивал озорной огонек.

— Проводники из преисподней — это воробьи, — наставительно сказала она. — Они же психопомпы. Но воробьи — старина Кинг не даст соврать — летают снова. И что-то среди них я не видела ни единого Фикуса. Это должно вызывать у тебя разные тревожные мысли насчет трудностей самоидентификации.

— Тогда можешь считать меня Ангелом Смерти, — решил Доктор. — Законченным авантюристом, крылья которого давно уже темны, как смоль.

— Конечно, — согласилась Мику и тихонько хихикнула. — А душа твоя, наверное, мрачна и безысходна, в ней нет, ничего, кроме плача, слез и боли, и давно забытого счастья. И да, были времена, когда ты побывал в сотнях стран и любил тысячи женщин, прекрасных, как пантеры. И все они плакали тебе вслед, когда ты уходил прочь с развевающимися черными крыльями плаща, и шептали твое имя, но его унес ветер.

Она уставилась в небо, пошевелила губами и задумалась.

— Черт, и почему я не пишу авантюрные романы? Плохие авантюрные романы. Давно уже могла бы скопить на средненький межзвездный катер с гипердвижком и свалить отсюда с такой-то матери…

Доктор почувствовал себя каким-то подопытном жуком на иголке любопытного исследователя. И еще он почувствовал возможность — это она дрожала рядом, отбрасывая ленивых солнечных зайчиков и колыша воздух биением своих мягких крыльев. Теперь все будет легко и очень, до невероятия просто.