Въездное & (Не)Выездное - [29]
Форма здесь важнее содержания, легенда – реальности.
В Венеции позволительно жить миллионерам, интеллектуалам да наследникам славных родов, при удобном случае сдающим жилье первым двум видам. Аборигены селятся на континенте, в Местре, где набираются сил, чтобы обслуживать мир, которому так нужна Венеция – слишком маленькая, чтобы быть столицей, слишком красивая, чтобы быть реальностью – для врачевания душевных ран.
Венеция для любви безопасна. Каждый голубь на Сан-Марко получает от турагента посреднический процент. Все умерли. Но есть Петербург.
Мы живем в чудесное время.
В Петербурге нет орд с фотовспышками, нет трехзвездочных отелей, нет пансионов для семейного размещения, здесь ты все еще первооткрыватель и первопечатник. Марко Федоров.
Мы – избранные.
В свой первый Петербург я валялся три дня у приятеля на Апраксином переулке, в пяти минутах от нынешнего «Money Honey», где рокабильщиков тащит от «Балтики» и группы «Барбулятор». А тогда шли тихие снеги, как молодость. Было трехметровое зеркало между окнами, бульканье парового, бой репетира в напольных часах, кусок улицы в окне. Этого хватало. Питались пышками на Сенной. Там били женщину кнутом, селянку молодую. Рядом, на Вознесенском, утыкался в шинель нос майора Ковалева.
Как бы точнее объяснить? Открыточный, путеводительский город, с его Петром-Растрелли-Эрмитажем – вот его действительно нет. Его нет, как нет в сознании ни одной из тех дат, которыми сыпал экскурсовод. Есть другое.
Я белой ночью катаюсь по Петроградской стороне.
Вы белой ночью гуляете по Петроградской стороне.
В начале Кронверкского проспекта, у виллы Кшесинской, мы встречаемся. Читаю:
Тот самый пастернаковский небоскреб, откуда он слушал соловьев, я вам покажу. Шесть этажей. Он где-то здесь.
Я буду в нейлоновых желтых перчатках с обрезанными пальцами, желтом шлеме, на темном велосипеде со злой, с глубокими протекторами, резиной. Узнаете.
Кстати, о людях.
Город гениально поделен кольцом фабричных застав и шевелящимися мостами Обводного канала на острова и континент. На континенте – Местре, аборигены, Ульянки-Гражданки и станция метро с инквизиторским названием Дыбенко. Ни малейшего шанса сойтись с населением и узнать, почем брали турецкий кожан.
С петербуржцами вы знакомитесь по паролю чужого родства. Едете на Растанную к знакомым знакомых. Там узнается, что Маша – Нарышкина, Юра – правнук актера Самойлова, Антон же вырос в квартире Куинджи.
В этом городе так и должно быть.
Кондитер по вечерам немножко подрабатывает царем, а по средам на полставки – судьей, но палачом только раз в месяц, и это уже для туристов, потому что плаха бутафорская, да и преступника играет сосед. Министр чего-то, по совместительству.
Ну вот.
Как-то бог вынес навстречу мне из парадной одного из шаубовых домов, шпилями попадающих в небо над Австрийской площадью, старуху, толковавшую о тюрьме и суме.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Дурново, – ответствовала она, глядя поверх рампы.
Не говори никому, все, что ты видел, забудь.
Я никогда не стану настоящим петербуржцем, потому что настоящий петербуржец не живет, а работает историческим экспонатом.
Настоящие нежные петербургские девушки рассказывают, как испуганно вскрикивает ночью рояль в Аничковом дворце, когда ушли все, а сторожа заснули.
Для сведения: Аничков дворец есть Дворец пионеров имени Жданова, как-то, впрочем, переименованный при Собчаке. Но рояль искать бессмысленно: звук будет не тот.
Кстати, о звуках.
Лев Лурье – журналист, историк, основатель классической гимназии и вообще человек, занявший в Петербурге место примерно академика Лихачева в Ленинграде – в какой-то статье приписал Набокову Нобелевскую премию.
Бабушки с очками в десять диоптрий давали отповеди.
Между тем Лурье прав.
Набоков (дом, где он вырос, – в шаге от Исаакиевской площади и гостиницы «Астория» покажет всякая студентка с неглупым лицом) и есть нобелевский лауреат. То, что об этом неизвестно Нобелевскому комитету – проблема комитета. Кто – автор «Лужина» или какая-нибудь Сельма Лагерлеф – есть подлинный лауреат, спрашивается?
Миф – это внутренняя реальность.
Мест, лояльно устроенных по отношению к ней, на Земле почти нет. Организованный туризм убивает миф в угоду комфорту.
Петербург внутренне допускает иную возможность исторического хода.
Петр срубил ракиту, обозначая место для церкви, с неба спустился орел, диакон в отстроенной церкви видел кикимору и вопиял: «Быть пусту месту сему!», за что лишился ноздрей, рваных в Тайном приказе (полагаю, каленым железом).
Если разбираться, то не было ничего. Петр при закладке отсутствовал, и орлы на топи блат не гнездятся. Но, понимаете, было все, ибо город перед вами, с граффити и желтым запахом разбитых парадных.
В доме на Малой Морской, 10, жила княгиня Голицына. Она была Пиковой Дамой, что так же верно, как мелкий шаг старухи-процентщицы на Кривушах, 102, отмеряющий сокращающееся (заворачивающееся жгутом) пространство жизни. А за гигантской аркой на Ждановской набережной (имя – по речке Ждановке) прогревают автомобили во дворе, откуда стартовал 18 августа 192… года на Марс инженер Лось. Летательный аппарат, если помните, был яйцевидной формы.
Дмитрий Губин – журналист, колумнист, теле– и радиоведущий, блогер, публицист, а по мнению некоторых, и скандалист, поскольку чего-чего, а ехидства ему хватает. Работал в «Огоньке» легендарных перестроечных лет; ругался с Собчаком в телеэфире; интервьюировал Горбачева, Зюганова, Явлинского, Жириновского; был главредом глянцевых журналов; вел телешоу с Дибровым; после гневных филиппик в радиоэфире запрещался на всех федеральных теле– и радиоканалах и все время писал (и сейчас пишет) очерки о том, что составляет основу русской жизни, – о том, как бодаются люди со своим же собственным государством.В книгу «Налог на Родину» вошли тексты, опубликованные с 2008-го по 2011 год в журнале «Огонек».
Поехали!То есть здравствуйте, дамы и господа.Не то чтобы идеальная форма обращения, но так я когда-то выходил каждый день в эфир. Композитор Ханин, например, ко всем обращается «Мужик!», независимо от пола, возраста и количества. Было время, когда меня в эфир еще пускали. Не так, если разобраться, и давно.Раз вы это читаете, то значит, либо ошиблись IP-адресом, либо хотите со мной связаться, либо что-нибудь разузнать.Voila, moujik!На моем хоморике — мои тексты, фотки, интервью со мной и мои. Мне забавно наблюдать за жизнью в России.
«…Если первый том этой книги – «По России» – откровенно рассчитан четыре вполне определенные категории читателей (чувствительные к описанию своих регионов немосквичи; журналисты; исследователи современной России; мои поклонники), то этот том я готов выпустить в люди вообще.Потому что всегда есть люди, которым интересно, что пишет о стране, в которую они собираются, или в которой побывали (или в которой подзадержались – порою на всю жизнь), профессиональный журналист.В этом томе собраны мои заметки о некоторых проблемах – начиная с прав супругов в гражданских браках и заканчивая законностью употребления галлюциногенных грибов, – которые решаются вне России, но на которые я смотрю применительно к России.Больше всего текстов в этой книге имеет отношение к Великобритании (какое-то время я жил и работал в Лондоне на BBC World Service), однако своя доля внимания уделена Белоруссии, Бельгии, Германии, Испании, Италии, Кипру, Китаю, Нидерландам, Норвегии, ОАЭ, США, Украине, Финляндии, Франции, Швеции…».
«Бумажное радио» – новая книжка коротких провокационных эссе журналиста Дмитрия Губина: того самого, ценимого Дмитрием Быковым, ведшего с Дмитрием Дибровым программу «Временно доступен», устроившего в прямом эфире «Вестей FM» сравнительный анализ обстрела Невского проспекта во время блокады и деятельности Валентины Матвиенко на посту губернатора Петербурга… После чего вести «Вести» и «Временно доступен» прекратил.На этот раз автор обращается к периоду истории России, отмеченному хэштегом #жалкий – то есть между 2008 и 2012 годами.
«…Эта книга не рассчитана на (прости, господи!) широкого читателя.Потому что мало кому интересны публицистические тексты после того, как они однажды опубликованы (тут как с потерей девичьей невинности в XIX веке).А эта книга объединяет именно такие потерявшие невинность тексты, к тому же отобранные по формальному признаку: действие в них – за исключением «Москва – куриная нога» – происходит вне Москвы.Однако такие тексты могут быть интересны читателям нескольких категорий. Во-первых, немосквичам, которым интересно, что про их Иваново (Питер, Волгоград, Краснодар) наплел этот Губин.
Обозреватель «Огонька» Дмитрий Губин, ехидно фиксирующий, как Россия превращается в страну вотчинной автократии, зафиксировал сначала в своих текстах редакторские замены имени «Владимир Путин» на слово «государство», затем отказ публиковать тексты даже с «государством», а затем и предложение уволиться из журнала. Уволившись, он восстановил и собрал вместе сокращенные, измененные и отклоненные тексты, подведя черту и дав соответствующее название книге.
Победитель соревнования по рыбной ловле "Дунайской лиги" Илиа Бруш объявляет о намерении спуститься по Дунаю от истока до устья, и обойтись при этом исключительно плодами рыбной ловли. Занимательное начинание несколько осложняется тем, что именно сейчас на всем протяжении реки полиция разыскивает таинственную банду, занимающуюся ограблениями замков, ферм и деревень стоящих на Дунае. Да еще в пассажиры к рыбаку настойчиво набивается некто господин Иегер...Изначальный авторский замысел романа Жюля Верна был значительно отредактирован его сыном Мишелем, и именно в таком виде роман стал широко известен.
Новая работа французского этнографа и археолога Анри Лота, хорошо известного советскому читателю по книгам «В поисках фресок Тассили» (1982), «В поисках фресок Тассилин-Аджера» (1973) и «К другим Тассили» (1984), посвящена описанию нравов и обычаев туарегов. Этот народ, живущий в Сахаре, отличается своеобразным, выработанным веками и не принятым у его соседей стилем жизни. В книге описаны все стороны материального и духовного бытия туарегов — от одежды, жилищ, способов ведения хозяйства до религиозных обрядов и устной литературы.
Возможностью странствовать я обязан газете, в которой работаю более тридцати лет. Я благодарен ей за доверие и за то, что на ее страницах всегда стремился к тому, чтобы читатель чувствовал себя участником путешествий. Видеть землю, узнавать, как живут на ней люди, наблюдать растения, птиц и зверей, плыть по реке, по морю, продираться по лесу и подниматься в горы — это все очень большая радость и изрядная доля того, что называется счастьем.Странствия убедили: неинтересных мест на Земле нет и у каждого, даже маленького народа есть чему подивиться и поучиться.
Возможностью странствовать я обязан газете, в которой работаю более тридцати лет. Я благодарен ей за доверие и за то, что на ее страницах всегда стремился к тому, чтобы читатель чувствовал себя участником путешествий. Видеть землю, узнавать, как живут на ней люди, наблюдать растения, птиц и зверей, плыть по реке, по морю, продираться по лесу и подниматься в горы — это все очень большая радость и изрядная доля того, что называется счастьем.Странствия убедили: неинтересных мест на Земле нет и у каждого, даже маленького народа есть чему подивиться и поучиться.
Известный журналист, прославившийся репортажами о раскопках гробницы Тутанхамона, Мортон много путешествовал по миру и из каждой поездки возвращался с материалами и наблюдениями, ложившимися в основу новой книги. Репортерская наблюдательность вкупе с культурным багажом, полученным благодаря безупречному классическому образованию, отменным чувством стиля и отточенным слогом — вот те особенности произведений Мортона, которые принесли им заслуженную популярность у читателей и сделали их автора признанным классиком travel writing — литературы о путешествиях.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Сидеть и смотреть» – не роман, не повесть, не сборник рассказов или эссе. Автор определил жанр книги как «серия наблюдений». Текст возник из эксперимента: что получится, если сидеть в людном месте, внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг, и в режиме реального времени описывать наблюдаемое, тыкая стилусом в экран смартфона? Получился достаточно странный текст, про который можно с уверенностью сказать одно: это необычный и даже, пожалуй, новаторский тип письма. Эксперимент продолжался примерно год и охватил 14 городов России, Европы и Израиля.
Леонск – город на Волге, неподалеку от Астрахани. Он возник в XVIII веке, туда приехали немцы, а потом итальянцы из Венеции, аристократы с большими семействами. Венецианцы привезли с собой особых зверьков, которые стали символом города – и его внутренней свободы. Леончанам удавалось отстаивать свои вольные принципы даже при советской власти. Но в наше время, когда вертикаль власти требует подчинения и проникает повсюду, шансов выстоять у леончан стало куда меньше. Повествование ведется от лица старого немца, который прожил в Леонске последние двадцать лет.
«Миграции» — шестая книга известного прозаика и эссеиста Игоря Клеха (первая вышла в издательстве «Новое литературное обозрение» десять лет назад). В нее вошли путевые очерки, эссе и документальная проза, публиковавшиеся в географической («Гео», «Вокруг света»), толстожурнальной («Новый мир», «Октябрь») и массовой периодике на протяжении последних пятнадцати лет. Идейное содержание книги «Миграции»: метафизика оседлости и странствий; отталкивание и взаимопритяжение большого мира и маленьких мирков; города как одушевленные организмы с неким подобием психики; человеческая жизнь и отчет о ней как приключение.Тематика: географическая, землепроходческая и, в духе времени, туристическая.
Сборник путевой прозы мастера нон-фикшн Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Шесть пальцев», «Колобок» и др.) поделил мир, как в старину, на Старый и Новый Свет. Описывая каждую половину, автор использует все жанры, кроме банальных: лирическую исповедь, философскую открытку, культурологическое расследование или смешную сценку. При всем разнообразии тем неизменной остается стратегия: превратить заурядное в экзотическое, впечатление — в переживание. «Путешествие — чувственное наслаждение, которое, в отличие от секса, поддается описанию», — утверждает А.