Веяние тихого ветра - [20]

— Марка совершенно не интересует благородная политическая карьера.

— Благородная?! — удивленная Юлия весело рассмеялась. — Ты теперь называешь политику благородной, отец? Ты же всегда ненавидел политиков. Я еще не слышала от тебя в их адрес ни одного доброго слова, и теперь ты предлагаешь Марку стать одним из них? Я тебя просто не понимаю!

Глядя на такой искренний взрыв чувств сестры, Марк невольно улыбнулся. Казалось, Юлии достаточно сказать первое, что ей пришло на ум, и ее слова звучали остроумнее и язвительнее, чем слова их патриарха.

— Сколько бы отец ни говорил о сомнительной законности пребывания в сенате большинства людей, втайне он просто надеется увидеть в форуме Валериана.

— О-о, а ведь это было бы здорово! — сказала Юлия, и ее темно–карие глаза заблестели. — Знаешь, Марк, я так и представляю, как ты стоишь перед сенатом. — Тут она встала в драматическую позу. Вздев свой красивый подбородок кверху, она подобрала пал, элегантно вышитую мантию, и прошлась взад–вперед перед братом и родителями, при этом одна ее рука лежала вдоль груди, а на лице было такое выражение важности, что даже Децим улыбнулся.

— Сядь, егоза, — сказал Марк, усадив ее на диван.

Неугомонная Юлия схватила его за руку:

— Ты станешь самым красивым сенатором, Марк.

— Красивым? Такое описание лучше подходит красавчику Скорпу, — сказал он, имея в виду процветающего купца, перебравшегося в Рим из Ефеса и теперь успешно ведущего с отцом торговлю. Юлия была в восторге от его темных глаз и смуглой кожи.

— А это правда, что он педераст?

— Юлия! — строго прикрикнула на нее мать, пораженная тем, что ее дочь говорит о таких вещах.

Юлия скорчила гримасу:

— Извини, мама.

— Где ты такое услышала?

— Отец говорил Марку, что не доверяет педерастам, а Марк сказал…

— Как долго ты стояла у дверей библиотеки? — быстро перебил ее Марк, пока сестра не сболтнула еще что–нибудь лишнее. Он испытывал раздражение и по поводу того, что она подслушала его разговор с отцом в библиотеке, и по поводу того, что она огорчила мать, явно шокированную таким «вольным» разговором. Юлия в четырнадцать лет знала о жизни больше, чем мать в свои сорок четыре года. Наверное, потому, что мать и не хотела этого знать.

— Я просто проходила мимо, — только теперь Юлия обратила внимание на реакцию матери. Она тут же решила переменить тему. — Так ты станешь сенатором, Марк?

— Нет, — ответил Марк и взглянул на отца, — а если ты хочешь иметь в политике своих людей, то лучше помоги несчастному Антигону.

— Антигону? — переспросил Децим. — Этому щенку, который продает аристократам статуи?

— Не статуи, отец, а произведения искусства.

Децим насмешливо фыркнул.

Марк налил в кубок вина и передал его отцу:

— Сегодня днем Антигон сказал мне, что готов поставить на карту свою жизнь, это касается тех зрелищ, в которые он вложил средства на прошлой неделе. Всего за несколько тысяч сестерциев ты мог бы иметь в сенате своего человека. У него есть связи с Веспасианом через сына императора, Домициана. Они с Антигоном вместе тренируются в лудусе. Так что сенаторский пост для Антигона — лишь вопрос времени, конечно, если только до этого он не убьет себя.

— Не думаю, что Антигон способен сделать с собой что–нибудь, — сухо сказал Децим. — Разве что в результате несчастного случая.

— Антигон преклоняется перед Сенекой, а ты знаешь, что Сенека проповедовал самоубийство. Так что, если Антигон умрет, мы упустим такой шанс, — сказал Марк, и по его тону было понятно, что его все это забавляет.

Феба была потрясена:

— Я думала, Марк, что Антигон твой друг.

— Он и есть мой друг, мама, — мягко сказал Марк, — в данный момент упавший духом, — он снова посмотрел на отца, — а политические амбиции часто приводят к бедности.

Децим сжал губы. Его сын говорил правду. Децим знал не одного сенатора, наложившего на себя руки, когда жизнь полетела под откос, потому что все силы были отданы политике. «Задобрить толпу», — сказал Марк. Это утверждение было вполне уместным. А толпа напоминает дорогую и неверную госпожу. Он смягчился:

— Выясни, в чем он нуждается, и мы обсудим это.

Марк был удивлен уступкой отца. Он ожидал длинных и трудных дебатов, прежде чем отец согласится дать динарий. Он назвал цену, от которой отец вздел кверху брови.

— Сегодня я сказал Антигону, что мой отец мудрый и щедрый благодетель.

— В самом деле? — сказал Децим, разрываемый между гневом и гордостью по поводу такой дерзости своего сына.

Улыбаясь, Марк поднял свой кубок в знак приветствия:

— Вот увидишь, Антигон не забывает доброты. Прежде чем пойти домой, я обсудил с ним возможный вариант договора на определенный срок. Он с готовностью согласился.

Децим увидел, что его сын уже приступил к осуществлению собственных планов:

— И что ты имеешь в виду, Марк? Храмы богине Фортуне?

— Нет, ничего такого грандиозного, отец. Дома для твоей новой и благородной аристократии, я думаю. И жилища для плебеев, если ты так хочешь.

Пришедшая в уныние от напряженных отношений между отцом и сыном, Феба кивнула рабу Партиану, стоявшему в дверях: «Обслужите нас». Партиан дал сигнал, и два молодых греческих раба молча вошли в помещение и скромно сели в углу. Один мягко ударил в легкий барабан, а другой заиграл на лире. Молодая египетская рабыня внесла серебряное блюдо, на котором лежали куски жареного мяса свиньи, откормленной в дубовых лесах.