Ветры низких широт - [14]

Накормив Катеришку, Наташа Павловна увела ее укладываться, а Мария Семеновна начала собирать вечерний чай в гостиной. Чаевничали они обычно долго, обсуждая свои и людские новости. Наташа Павловна долго не выходила, и Мария Семеновна с Иваном Сергеевичем терпеливо ждали ее, за чай не принимались, хотя есть очень хотелось. «Чего она там копается?» — с неудовольствием подумал Иван Сергеевич, опять надев очки на нос и принимаясь за газету, в которой прочитал не только все информации, но успел просмотреть и все статьи.

— Что-то Василий Васильевич давно не заглядывал к нам? — вздохнув, сказала Мария Семеновна.

Иван Сергеевич поднял очки на лоб.

— Лето — пора учений. По гостям разгуливать некогда.

Мария Семеновна переставила чашки, глянула в сторону.

— Сладилось бы у них... — сказала она тихо. — И нам он не чужой.

— А это не нашего ума дело, — сердито возразил Иван Сергеевич. — Теперь от своих детей бегут...

— Не век же ей возле нас сидеть.

— И опять не нашего ума дело.

Скрипнула дверь — Иван Сергеевич заметил, что с некоторых пор в доме заскрипели полы и двери, лето ли сухое стояло, а может, к дому подкрадывалась старость, — вошла Наташа Павловна в новом платье, модно подчеркнувшем ее фигуру, с ниточкой кроваво-красных кораллов на шее, с кровинками рубинов в мочках ушей. Было видно, что Наташа Павловна принарядилась тщательно, продумав все до мелочей, и хотя волосы по-прежнему зачесала гладко, строгости в ее лице как будто поубавилось, и вся она стала обворожительно-чистой. Глядя на нее, Иван Сергеевич невольно крякнул, а Мария Семеновна спросила чужим голосом:

— Ты куда-то собралась, голубушка?

— Нет, — сказала Наташа Павловна, — я пришла пить чай. И мы сегодня будем чаевничать долго-долго. — Она села к столу и сразу принялась хозяйничать. — Давеча вы, Мария Семеновна, мне стихи читали, а я слушала вас и все думала, что пять лет назад именно в этот день мы с Игорем познакомились. Надо же какое совпадение. Тогда я была молоденькая. Мне только стукнуло семнадцать, я закончила училище и мечтала стать пианисткой. — Она подала чашку Ивану Сергеевичу. — Как давно это было...

Иван Сергеевич принял чашку, поставил ее и озабоченно спросил:

— Может, и мне форму надеть?

— Сиди уж, — сказала Мария Семеновна теплеющим голосом. — Ведь не ты же познакомился с Наташей в тот день. Ты даже не вспомнишь, когда со мной начал женихаться.

— Жизнь прожили, — проворчал Иван Сергеевич, — так чего уж о жениханье вспоминать.

Наташа Павловна провела пальцем по краешку чашки и загадочно — немного грустно, немного виновато — улыбнулась.

— А я сегодня вспомнила, — сказала она, — и так тепло стало. И больно. Что же я раньше-то об этом не вспоминала?

— И я вспомнила. Разбирала бумаги и вспомнила, — заметила Мария Семеновна. — В Мраморном мы познакомились, на танцах. Это на Васильевском острове. Иван Сергеевич уже четыре галочки на рукаве носил.

— У тебя тогда платье было в горошек. И синий жакет.

— Помнишь, значит.

— Уж больно платье заметное было. Я, собственно, на него и пошел. Лицо смутно видел, а платье — хорошо.

Мария Семеновна усмехнулась:

— Куда уж заметнее... Тогда все в горошек ходили.

В окнах потемнело. Заря еще недолго золотилась сквозь листву, но скоро и она стала гаснуть. С моря долетел протяжный рокот, оно словно бы вздохнуло, потом снова донесся его вздох, и все смолкло.

— Мария Семеновна, — попросила Наташа Павловна, — почитайте еще те стихи. Пожалуйста, если вам не трудно.

— Сделай, Маша, милость, — сказал и Иван Сергеевич.

Мария Семеновна подперла рукой щеку, пригорюнилась.

— Уж и не знаю, — тихо промолвила она.

— Читай, Маша, — повторил Иван Сергеевич, — читай, раз публика просит.

Там, на камне, Мария Семеновна невесть чему разволновалась, здесь же голос у нее был ровный, она уже и не вспоминала ничего, и не переживала, и Наташа Павловна подумала, что все хорошо в первый раз, а всякое повторение, как бы лишенное свежести, теряет свое очарование.

Были весны и зимы, да что-то одна

Мне запомнилась только весна...

«Да-да, — думала Наташа Павловна. — Только одна...»

Иван Сергеевич слышал сегодня впервые чтение Марии Семеновны и вдруг увидел ее той, прежней, в платье в горошек и в синем жакете, когда он, курсант училища имени Фрунзе, подлетел к ней по паркету Мраморного зала, как только оркестр заиграл «Рио-Риту».

— Маша, — сказал он, отводя глаза в сторону, когда Мария Семеновна перестала читать, — а ты тогда не сразу пошла со мной.

— Уж больно ты фасонистый был: сбоку палаш, на рукаве галочки. Фу-ты ну-ты... А я кто? Сопливая фабричная девчонка, которой подруга одолжила жакетку на танцы.

— Между прочим, меня мамка на этом самом месте на соломе рожала.

— Откуда мне было знать, где тебя рожали. Подкатил такой фасонистый, я и обомлела, думала, подсмеяться решил.

— А я ведь тоже сперва решила, что Игорь не всерьез стал за мной ухаживать, — сказала Наташа Павловна. — Старпом с лодки, а я девчонка из музучилища. Я к тому времени и в куклы еще не наигралась.

— Спит наша куколка, — промолвила Мария Семеновна и снова пригорюнилась.

Иван Сергеевич привычно перевернул чашку кверху донышком, поставил ее на блюдце, отодвинулся вместе со стулом.