Ветреное сердце Femme Fatale - [32]

– Да, голубчик, сделай одолжение, – сказала Амалия. – Вот тебе деньги на путь туда и обратно. Как привезешь квитанцию, зайди ко мне.

После чего Амалия отправилась к Лизавете и стала спрашивать у нее, кто из местных врачей лучше всего разбирается в легочных болезнях.

Лизавета сказала, что старый доктор Станицын пользуется у дам Д. большим успехом – хотя бы потому, что большинству из них помог появиться на свет. Однако земский врач Голованов ничуть ему не уступает, и, когда у нее, у Лизаветы, болели зубы, только Голованов ей и помог, а Станицын лишь три рубля взял за визит.

Амалия выслушала ее и велела седлать Мушкетера. Делать это пришлось Дмитрию, потому что, кроме него, в усадьбе больше мужчин не было.

«Да, тремя слугами я тут не обойдусь, – размышляла Амалия, отъезжая от крыльца. Солнце светило вовсю, и настроение у всадницы было отличное. – Нужны еще слуги, и управляющий, и садовник, чтобы розы судьи не погибли. Наверное, он хотел бы, чтобы я позаботилась о его цветах».

В дальней аллее на мгновение мелькнул олененок, поглядел на Амалию своими большими, полными любопытства глазами и исчез. Молодая женщина пустила лошадь крупной рысью.

Через некоторое время она уже входила в квартиру доктора Станицына. Больных на прием записывала бесцветная молодая особа с круглыми щеками и крошечным подбородком, которая невнятно отрекомендовалась дальней родственницей доктора.

– Я не хочу, чтобы меня видели другие больные, – капризно сказала Амалия. – Я пока посижу в библиотеке, хорошо?

Когда родственница явилась, чтобы звать баронессу к доктору, госпожа Корф сидела в глубоком кресле и с рассеянным видом просматривала «Календарь для врачей всех ведомств на 188… год», в котором значились фамилии тех, кто имел право заниматься в России врачебной практикой. Если бы родственница догадалась полюбопытствовать, что именно читала Амалия, то она бы заметила, что книга открыта в разделе московских докторов и по странному совпадению как раз на той странице, на которой красуется фамилия Владислава Ивановича Никандрова.

– Доктор готов принять вас, – сказала родственница.

Амалия зевнула, прикрыв рукой рот, небрежно захлопнула книгу, которая, по-видимому, ничуть ее не интересовала, и пошла вслед за молодой женщиной.

– А! – вскричал Станицын, едва завидев Амалию. – Госпожа баронесса! Как я рад вас видеть!

Прикрывая дверь, безымянная родственница видела, как «старый хрыч» (так она обыкновенно его про себя называла) даже встал с места и обогнул стол, чтобы приветствовать новую пациентку, в то время как прежде право на столь немыслимую честь имели лишь трое дам из Д. Не подозревая о том, в какое избранное общество она попала, Амалия лишь мило улыбнулась и протянула старому доктору руку для поцелуя.

Доктору Станицыну было около семидесяти лет. Внешностью он отчасти напоминал моржа или какое-то другое крупное, солидное животное. Он был грузный, величественный, с совершенно седой головой и хитро поблескивающими глазками. Не давая Амалии опомниться, местный эскулап сразу же затараторил о том, как в Д. негодуют по поводу возвращения Любови Осиповны и как восхищаются госпожой баронессой за то, что она не пошла у воскресшей вдовы на поводу и ясно указала ей, кто в Синей долине теперь хозяин.

– Про Тизенгаузена вы уже слышали? Обещал, обещал наш знаменитый адвокат приехать из Петербурга, как только закончит там очередной процесс. Вначале Любовь Осиповна хотела обойтись услугами Петра Ивановича, да он в последний момент что-то на попятную пошел. Хороший человек Петр Иванович, никак не хочет с вами ссориться, – гудел доктор, одобрительно поглядывая на Амалию.

Она слушала его, мило улыбаясь, а про себя думала, что ловкий Петр Иванович уже успел навести о ней справки, узнал кое-что о прежней ее деятельности и решил, что идти против столь влиятельной особы, как госпожа баронесса, себе дороже станет. Весь вопрос в том, захочет ли Тизенгаузен последовать его примеру. Амалия была наслышана о столичном адвокате, знала, что в случае процесса он не преминет вытащить наружу ее прошлое, и это ее совершенно не устраивало. Впрочем, она не сомневалась, что в случае чего ее служба сумела бы ее прикрыть – любая огласка была нужна им еще менее, чем ей.

– Так какие у вас жалобы, госпожа баронесса? – спросил доктор, с надеждой глядя на нее.

В ответ Амалия завела общий разговор о легочных болезнях, и в частности о чахотке. Доктор Станицын оживился. Конечно, другие врачи рекомендуют ослиное молоко, тресковый жир, прижигания и морфий, но если в случае с молоком он полностью согласен, то по поводу трескового жира…

Пожилой врач разглагольствовал четверть часа, а Амалия слушала, кивала головой, время от времени вставляла свои реплики и под конец поднялась с места, положив на стол три рубля. В сущности, то, что она вычитала в «Календаре для врачей», из-за которого и явилась к доктору, стоило означенной суммы.

– Вы не хотите, чтобы я вас осмотрел? – с явным разочарованием спросил Станицын.

– Как-нибудь в другой раз, – ответила Амалия с загадочной улыбкой.

Улыбка была настолько загадочной, что после ухода баронессы старый доктор задумался, уж не влюбилась ли в него новая хозяйка Синей долины. И, несмотря на явную фантастичность подобной мысли, он пришел в такое хорошее расположение духа, что под конец дня согласился даже бесплатно осмотреть маленького золотушного оборвыша, которого к нему принесла плачущая крестьянка из Рябиновки (крестьянка прождала пять часов в надежде, что он согласится ее принять, но это не значило ничего по сравнению с тем, что доктор сразу же определил причину болезни ее ребенка и прописал нужные лекарства).