Вьетнамский кошмар: моментальные снимки - [17]

Медосмотр проходил лихо. Были ребята, которые стеснялись раздеваться в присутствии посторонних, но они справились с собой. Двое чёрных попробовали открутиться от армии, прикинувшись голубыми. Натянули женские трусики, держались за руки и хихикали, выделяясь из общей массы. Но армейский психиатр раскусил их в два счёта и отправил дальше.

— Настоящие парни, как дважды два, — улыбнулся доктор, и «пикантные гомосеки», надувшись, направились к следующему кабинету.

Стали брать кровь на анализы, включая анализ Вассермана, и хорохорившиеся пижоны переполошились. Боялись иглы! Один даже потерял сознание, когда ему воткнули в руку иглу и сцеживали кровь в пробирку. Насмотрелся, наверное, фильмов о Дракуле…

Осмотрели уши и горло, проверили рефлексы, кровяное давление и умение держать равновесие. Поинтересовались, нет ли грыжи, сделали рентген.

В одном кабинете нас ожидал целый ряд медсестёр со шприцами. Вакцинация. Укол против столбняка в правую руку, два других — в левую, и на закуску — дротик в ягодицу.

Подошло время заполнять бумажные стаканчики мочой, но мой пузырь будто высох. Это меня взбесило и смутило одновременно. Я пытался раз за разом, но не мог выдавить из себя ни капли. Считал до ста, умножал и делил в уме, держал руки под тёплой водой, выпил столько воды, что живот раздуло.

Всё напрасно…

После часа бесплодных попыток я хлопнул по плечу одного парня и попросил наполнить мой стаканчик. Но в этот момент полного краха почувствовал растущее давление в мочевом пузыре и смог, наконец, выжать из себя несколько булькающих унций. Я гордо вручил золотистый образчик медсестре и занял очередь к проктологу.

Двадцать человек, и меня в том числе, завели в маленькую комнатку с жёлтыми шлакоблочными стенами, приказали снять трусы и выстроиться вдоль белой полосы.

— Так, ребята, наклонитесь, коснитесь пальцев на ногах и раздвиньте ягодицы, — сказал военный доктор. Он всматривался в задницы, ища внутренние и внешние признаки геморроя. Мы раздвигали ягодицы, а военврач переходил от одного другому, бормоча: «Угу, ага, так-так, хорошо, да-да, прекрасно, чуть шире, ещё немного нагнись…»

Двадцать сжимающихся сфинктеров разных размеров и расцветок в мексиканской позе. Какой сюжет для сюрреалиста! Я представил такую картину на стене в Чикагском Институте искусств, к ней подходят расфуфыренные матроны, рассматривают поближе, и одна шепчет другой: «О Боже, Генриетта…это то, о чём я думаю?» А Генриетта в ответ: «О да, Этель, как это мило!»

Наскоро заглянули в зубы. Армию больше интересовало наличие у нас тризма, чем зубов. Мы разевали рты, как птенцы во время кормёжки. Стоматолог морщился, кричал «СЛЕДУЮЩИЙ!» и отправлял к другому врачу.

Весь процесс медосмотра состоял из перебежек и ожидания. Перебежки, чтобы занять очередь. Вот это и есть армия: дисциплина и мгновенное исполнение приказа.

После медосмотра нас привели в комнату для призывников. В углу стоял флаг, рядом — большой дубовый стол, у стола — армейский офицер, который должен был привести нас к присяге.

Мы поклялись защищать Соединённые Штаты от всех врагов, внешних и внутренних, и вот мы уже солдаты.

До этой минуты офицеры и сержанты обращались с нами вежливо.

Но как только мы превратились в солдат, в собственность правительства, тут же начали над нами просто измываться.

— Итак, болваны, меня зовут штаб-сержант Мюллер. Вы будете меня называть Сержант. Я надеру задницу любому, кто не будет подчиняться. Поняли? Всё ясно?

Мы кивнули.

— Слушайте: вы, козлы, принадлежите мне, и я хочу, чтобы вы добежали до того лифта со своими вещмешками и ждали меня там.

Мы побежали.

Но сержанту Мюллеру показалось, что один долговязый чёрный парнишка, по виду не старше 17 лет, не слишком проворен.

— Эй, солдат…да, ты, дырка от жопы…когда я говорю «бежать», это значит, надо двигать грёбаной задницей!

Какой-то рядовой с папкой подмышкой, возомнивший себя Паттоном, отвёл нас на железнодорожную станцию. Мы грузились в поезд, а он выкликал фамилии по списку, чтобы никто не отстал.

Сначала нам определили места, потом обязанности. Другого народа не было, и мы разбрелись по поезду.

Весь состав принадлежал нам. Только нам. Зелёным новобранцам. Сырому фаршу. Пушечному мясу. Даже не «ботинкам», а всего лишь болванам. Пятистам сорока одному молодому американскому солдату. Если так пойдут дела дальше, подумал я, то мы вляпались в БОЛЬШОЕ-ПРЕБОЛЬШОЕ ДЕРЬМО.

Тихо переговариваясь, мы разбились на кучки. Пищу подали как обычно, она была ничего себе, но мне было маловато.

Мы ехали в Форт-Полк, штат Луизиана, где предстояло проходить начальную боевую подготовку. Мы пытались представить себе, какой он будет, учебный лагерь, как на нас будет сидеть форма, чем будем заниматься, и не выпадет ли в карты Вьетнам.

Как-то до конца не верилось, что попали в армию. Всё казалось плохой шуткой и дурным сном: вот завтра, как всегда, проснёмся и пойдём на работу и встретимся с друзьями.

Какой-то чудак грозился написать своему конгрессмену, потому что сержант Мюллер обозвал его болваном сразу после присяги.

— Этот сраный сержант должен оставить нас в покое! Обозвать меня болваном, — да что он о себе возомнил, чёрт возьми? — возмущался парень.