Вьетнамский иммельман - [33]

— Ой, моро-оз, мороооз, не морозь меня… меня… моего коняаааа…

Лейтенанты в сем действе принимали чисто формальное участие. Во-первых, водки было в обрез, — едва хватало, чтобы подпоить вьетнамцев. Во-вторых, день рожденья у капитана был зимой. Однако Ашот незадолго до того что-то мудрил с самодельной брагой, и потому добавка к водке все-таки нашлась. Из чего он ее делал, осталось загадкой, потому что горец так и не рассказал. Но даже у капитана потом двоилось в глазах, — а уж вьетнамцев она и вовсе добила окончательно. Они тоже пели вместе с капитаном «Ой, мороз, мороз…», а потом что-то на своем языке. Хваленский хоть и не знал этих песен, но охотно подпевал.

…Около полуночи Володя, изрядно уставший от песнопений, вышел помочиться во двор. Сортир почему-то был заперт (как оказалось утром, туда чуть раньше ушел один из вьетнамских офицеров, уснувший в разгар процесса и заперевший дверь изнутри). В небе, словно начищенная серебряная монета, сияла луна. Ее лучи осветили утоптанную площадку неподалеку от хижины. Старлей направился туда, и мечтательно прищурившись на звезды, начал выводить струей на песке заветные буквы: «Л», «И», «Л», «Я». Получалось затейливо, с завитушками, но вполне читабельно.

На душе у Володи было необыкновенно хорошо. Во-первых, пришли письма от друзей и родителей. От Лили, правда, ничего не было, но он утешил себя тем, что ее письмо, видно, еще не успело дойти. А во-вторых, он снова поднимался днем за облака. Это ему всегда придавало сил и поднимало настроение.

— Пам-парам-парам-пам-пам! Парам-парам-пам-пам-парам! — вдохновенно напевал себе под нос старлей, пенной струей выводя на песке имя своей возлюбленной. Оставалось выписать только букву «Я», — и шедевр был бы готов. Но дописать его Володе было не суждено — из темноты ему на грудь бросилось что-то рыжее, похожее на огромную кошку. Немаленькую такую кошку, с волкодава размером. Она придавила старлея на землю, и он явственно почуял, что дело пахнет керосином, разглядев немаленькие клыки.

— Мама!!! — заорал Володя и каким-то небывалым финтом выкрутился из объятий ночного гостя. Тот то ли рыкнул, то ли мяукнул, — старлей, не тратя времени попусту, вскочил, поддергивая шорты, и метнулся в хижину. Зверь бросился следом, но Володя проворно захлопнул дверь прямо перед его носом, после чего сунулся в комнату, где пировал с вьетнамцами «именинник». Дым стоял коромыслом, и на перепуганного старлея никто не обратил внимания; Володя вытащил из кобуры свой табельный «ТТ» и выпустил всю обойму сквозь дверь. Потом осторожно приоткрыл ее и выглянул наружу.

Там было пусто.

На выстрелы прибежали часовые-вьетнамцы. Поглядев на дверь, больше напоминавшую теперь дуршлаг, один из них вежливо поинтересовался, с кем воевал товарищ Маргелов.

— На меня напал тигр! — возбужденно воскликнул старлей. — Вот такие клыки! — он развел все еще дрожащие руки на полметра.

Часовые переглянулись.

— Тут водятся тигры, — подтвердил один из них. — Но не такие большие.

В глазах второго бойца явственно читалось: «А был ли мальчик? Или это была белочка?».

— Не, ну он поменьше был… — смутился Володя. — Давайте следы поищем!

Осмотрев землю вокруг хижины, они и в самом деле нашли следы. Судя по ним, тигр был еще молодой, невесть как приблудившийся к лагерю.

— Голодный, наверное… — посочувствовал часовой. — Или играть хотел…

Володю передернуло, — перспектива быть сожранным заживо его ничуть не прельщала. Он шмыгнул в дом и, накатив еще полстакана Ашотовой браги, завалился спать.

…Досталось и Васе, хотя он тоже много не пил. Под утро ему приснилось, будто в хижину пришел слон и лег отдыхать прямо на него. Вскоре старлею стало трудно дышать, а потом он понял, что все это ему не совсем снится. Дышать и, правда, было трудно. Вася от страха проснулся и понял, что на нем лежит чье-то храпящее тело. Это оказался один из вьетнамцев, не разглядевший впотьмах, что койка уже занята, и рухнувший туда. Оставив союзника досыпать на своем месте, Вася перебрался на улицу, в капитанский джип, где и задремал до утра.

При этом ему снилось, что к нему пришел тигр и сидит перед ним, изредка тихонько рыкая. Утром Вася, посмеиваясь, рассказал это Володе, а тот не на шутку перепугался:

— Так на меня ночью напал же… Может, тот же приходил?!

— Серьезно? Может, показалось?

— Я сам следы видел!

— Пойдем, посмотрим, может, возле джипа тоже остались?

Увы, возле того места, где ночью стоял «козлик», все уже было затоптано.

…Что до Ашота, то великий винодел отключился лишь после того, как убедился, что все вьетнамские союзники уже спят мертвецким сном. Ему повезло больше всех — никто не гонялся за ним и не пытался отобрать койку, поэтому он выспался лучше всех.

…Когда рассвело, вьетнамцы с трудом разбрелись по своим баракам, а Хваленский подытожил:

— Ну, вот и договорились…

— О чем? — поинтересовался Ашот, отрываясь от чашки с водой.

— О нашем дежурстве. Будем через день дежурить вместе с вьетнамцами. Ты, Ашот, с Васей, а я — с Володей.

— О, как! — восхитился Вася. — А когда заступаем?

— Завтра.

— Вот и славно… А то что-то сегодня я не в форме…