Ветилуя - [7]

Весь этот Рим вселенский — не про нас,

И совестно в нем пыжиться и тщиться.

Катувеллаунов державный лев

Латиницу осилит, повзрослев,

И море стиснет лапою когтистой,

А степь сарматская пустым пуста:

В ней ижица пасется да фита,

А хлеб не колосится золотистый.

В тепличном, асфоделевом раю,

У Стикса, ойкумены на краю,

Вот-вот порвется ниточка живая,

И распадется твой четвертый Рим,

В котором Цезарь счастлив быть вторым,

А ты царишь, волнам повелевая.

1 апреля 1998

*   *   *

По улицам ночным, в трамвае дребезжащем…

По улицам ночным, в трамвае дребезжащем… —

Там, за окном, с рукой воздетой статуя

О светлом будущем, о жалком настоящем

С толпой беседует, — тащусь куда-то я.

В блаженной юности, под этой самой дланью,

Не смевшие руки друг другу протянуть,

Мы шли, понурые, измене и страданью

И прочей взрослости прокладывая путь.

И странное в тот час ты уронила слово.

Его не понял я, а всё оно со мной.

Нет-нет да и всплывет из давнего былого

То детской жалобой, то совестью больной.

По Сердобольской... нет, по Спасской, по Введенской,

По Благовещенской... — не спрашивай, забыл, —

В Мальстрём нейтриновый, в котел, в геном вселенский,

Под звезд язвительно-слезоточивый пыл,

Теки, тревожный звук! Сквозь световые годы

В разинутую пасть космической змеи

Личинкой вечности, изюминкой природы

Лети, не спрашивай. Мы сироты твои.

20 марта 1998

*   *   *

В канцелярии Бога

Все дела учтены.

Соискателей много —

Фаланстеры полны.

В одеянии белом

Ты явился на свет.

Согрешившему делом

Оправдания нет.

От желания злого

Тяжелее вина.

Осквернившему слово

И подавно хана.

Здесь играют в пятнашки.

Что ни день — западня.

Нет удачи бедняжке:

Запятнали меня.

Здесь мы всё переврали,

Всё сказали не так.

Верно, там, на хурале

Обелится простак.

30 июня 1998

*   *   *

Она отвечала на брошенный взгляд,

Что многое в те времена говорило.

Приятель по дружбе мне это сказал,

А я усмехнулся, надменно смолчал.

Отчетливо помню, как всё это было

Полжизни (с порядочным гаком) назад.

Вот странно! Совсем ведь не этим живешь,

И вдруг — словно путаный текст прояснится:

Всплывает, о чем и не спрашивал ты, —

И тут в пожелтевшие смотришь листы

И видишь: не читана эта страница —

И хочется книгу отправить под нож.

Приятель женился на той, что в меня

Была влюблена (не вполне безответно),

И дружба немедленно оборвалась.

Обида, любовь и советская власть

Откланялись. Дремлет бурлившая Этна,

На старом пожарище прут зеленя.

Затянется ряской и та западня.

Уже затянулась. Кругов не заметно.

19 июня 1998

*   *   *

Мы возводили Вавилон.

Среди его стропил

Один красив, другой умён,

А третий счастлив был.

Наивничали мы, цвела

Ребячливость меж нас,

И наши гордые дела

Не поражают вас.

Все наши звери — ДНК,

Квазары, интернет —

Занятны вам издалека

Что твой велосипед.

Вы одеваетесь не так,

Вас декольте смешат,

И мой бесхитростный пиджак —

Музейный экспонат.

Но день не сделался длинней,

Везувий не погас,

И вы не лучше, не умней

И не счастливей нас.

31 декабря 1998

РОГ, ЧАША, СПИРАЛЬ

Явись, Пракситель! Раковине — жемчуг

И перламутр, а розе — аромат

И цвет верни, — и мы с природой квиты…

Но отчего так ноет и щемит?

И где оно: горячее дыханье

Неведомого… лепесток, блаженно

Отогнутый, и гул морской волны?

    Я помню майский день, немного хмурый.

Поодаль южное лежало море.

Курортный город с розовой мечетью

В полуденной дремоте нависал

Над голым пляжем. Белое вино

Стаканами из бочки продавали.

Кричали чайки, пес бежал бочком.

Мы шли вдвоем у линии прибоя,

И спутница, внезапно наклонясь,

Рукою загорелой подняла

Кембрийское витое изваянье,

Моллюска галактическое лоно,

Спиралью свернутое…

С отбитым краем и в густой пыли,

Оно еще и цвет былой хранило,

И чувственным дышало. — Это чаша, —

Она промолвила, — и рог сатира,

И розы лепесток, и минарет —

Всё разом!.. — И глаза ее сверкнули.

    Тогда ей было двадцать с небольшим.

    Зато и уязвим, зато и хрупок

Молитвенный сосуд и нежный храм.

Он раскрывается навстречу ласке,

В нем солнце собрано, в нем дремлет время

Жемчужное. Любви и зова предков

Вместилище, он ритму подчинен,

И будущим загадочным насыщен.

8 января 1999

*   *   *

    Те двое никогда не разлучались

И были счастливы, твердит молва.

Под свастикой, в сороковые годы

Они свой век в Париже доживали…

    Разлука долгая с любимым человеком —

Другая степень счастья. Эпос в ней,

Собою полнясь, в зеркальце глядится

Лирическое — и высокий храм

Над бедной повседневностью возводит.

Ты трудишься для будущего. Радость,

Как спящая красавица, забылась

Столетним сном, она себя не помнит

И пребывает в грезе мировой.

    Всё это в толк сейчас возьму — и сяду,

И напишу банальное письмо.

— Уж месяцы, — я напишу, — родная,

В разлуке мы. Я очень одинок.

Скучаю. Старюсь. Пью амонтильядо.

Затворничаю, сторонюсь людей,

Скуплюсь, копейки жалкие считаю,

Немногим артистическим друзьям

Внушая ужас, если не гадливость

(о женщинах и вовсе промолчу).

Не часто, но гуляю. Англичане

Умеют парки разбивать. В них белки

Почти ручные. Всадницы в аллеях

Гарцуют весело, воздушный змей

Под облаками пляшет — и не мальчик,

А зрелый муж рукою знатока

Его полетом важно управляет,

Другой несёт к пруду модель фрегата

С оснасткой правильной, — меж тем как я

Под мягкий шум велосипедных шин

Бреду, припоминая нашу встречу