Он ударил по столу кулаком, стаканы, негодуя, зазвенели.
- Мужик чувствует это. Он не пойдет за интеллигенцией. У него свой путь. Свой ум. Всё, что не он, - лишнее. Он знает это, о!
Вбежали дети. Старший тащил две бутылки, двое других - по одной. Старик, ухмыляясь, мягко заворчал:
- Мотька! Я ж сказал: не бултыхай бутылки!
И, погладив рыжие кудри мальчика, сунул в лапку его какието монеты, а когда тот, взвизгнув и подпрыгивая, убежал, ветеринар проводил его широчайшей улыбкой, говоря:
- Люблю этих. Честно переваривают пищу. Еврейские дети - милый народ, о!
- Вы же юдофоб?
Он, усмехаясь, мотнул головой:
- Теоретически. Конечно, евреи - ни к черту! Ужасно живут. Но - если дать им земли...
Навалился грудью на стол и, умоляюще глядя на меня светлейшими глазами фанатика, попросил:
- Дайте земли! Всем. Всю. Больше - ничего. Земли! Все остальное приложится. Жизнь начата мужиком. К идеалу приведет ее только мужик, о! Города - ошибка. История - ошибка. Надо все сначала...
Резким жестом он схватил бутылку и, наливая в стакан теплое пенное пиво, сказал более спокойно:
- Ничего! Мужик - всё поправит...
Потом он снова заговорил о рациональном усвоении пищи, долго рассказывал мне о премудрости желудков лошадей, коров, особенно восхищался желудком овцы и кончил речь свою густым, страстным восклицанием:
- Духовная энергия - результат работы желудка и кишок! Только это. Ничто иное, о!
А когда я уходил от него, он сказал, прощаясь:
- Надо честно переваривать пищу! В этом - всё. Мужик доказал это. Х-хо! И - как доказал!..
