Ветеран Армагеддона - [40]

Давайте немного отвлечемся.

Предположим, Бог дал человеку талант писать. Вы уж поверьте, это не менее сложная работа, чем, скажем, выдувание из стекла различных поделок. Интересно наблюдать, как в умелых руках стеклодува колеблющийся стеклянный шар, образовавшийся из красной капли жидкого стекла, превращается в фантастический фужер на тоненькой ножке или в благородного оленя, закинувшего свои стеклянные рога в небеса. Увидеть в деревянной коряге Пана и после небольших изменений превратить корягу в произведение искусства — тоже мастерство, помноженное на талант. Поэтому я всегда восторгался людьми, которые из грубых неизящных слов вдруг творили прозрачную вещицу, именуемую новеллой или стихотворением. Ведь только безусловный талант позволил человеку написать, скажем, такие строки:

Огонь, веревка, пуля и топор,

Как слуги кланялись и шли за нами,

И в каждой капле спал потоп,

Сквозь малый камень прорастали горы,

И в прутике, раздавленном ногою,

Шумели чернорукие леса.

Неправда с нами ела и пила,

Колокола гудели по привычке,

Монеты вес утратили и звон,

И дети не пугались мертвецов…

Тогда впервые выучились мы

Словам прекрасным, горьким и жестоким[19].

Иногда даже думается — собрать бы странные и сильные стихотворения, которые непременно имеют место в творчестве любого поэта, собрать бы их все воедино и сделать сборник, от которого бы ахнули ценители поэзии и к которому, как к терпкому и непонятному плоду неизвестного дерева, тянулись бы все остальные. «Тогда впервые выучились мы словам прекрасным, горьким и жестоким»…

Стеклянный олень, пронзающий острыми рожками пространство квартиры. Ладно, вернемся к нашим героям.

Муза Нинель обеими руками поправила прическу, потянулась за своей накидкой и, обиженно кривя губки, сказала:

— Добился своего, да? Все-таки глупый ты, Лютик! И что мы дальше делать будем? Я же о своем падении сообщить обязана…

— Куда? — благодушно спросил Лютиков.

Как всякий мужчина, после случившегося поэт был умиротворен и безмятежен. Снизу вверх он смотрел на свою музу и то, что он видел, Лютикову очень нравилось, более того, оно опять его волновало.

— Куда, куда… — Муза Нинель потрепетала крылышками и убедилась, что все в порядке. — Куда надо! Ты, дурачок, и не понимаешь, я ведь назначенная, мне себя так нельзя было вести. А я, дурища, голову потеряла… — Она вздохнула глубоко и добавила: — А теперь вот уже и не только голову. Меня же накажут, Лютик! Ой как меня накажут!

Лютиков приподнялся на локте.

— Как это накажут? — недоверчиво спросил он. — Мы же в Раю!

И опять немного отвлечемся. Поговорим о преступлении и наказании. Некоторые считают, что они не твари дрожащие, а потому право имеют.

Успокойтесь, это вам всем только кажется. Нет, право вы, может, и имеете, но все равно — твари дрожащие. Потому что всегда над вами кто-то стоит: над писателем стоит издатель, над политиком — глава государства, над братвой стоят честные менты, над ними в свою очередь — прокуратура, а над прокуратурой обычно стоит братва. Не нами это придумано, просто жизнь так складывается.

Кто-то не поверит, просто не захочет поверить, но мы ведь служили — знаем. Да и что такое преступление? Это ведь понятие относительное. Когда представитель команды растопыренных пальцев лишает жизни чету пенсионеров, он ведь считает, что совершает благое дело. Во-первых, этих стариков уже на небесах заждались, во-вторых, жилплощадь для молодого поколения освободилась. Но самое главное — государство на пенсиях сэкономит! Поэтому братва искренне огорчалась, что ее за благое для общества дело отлавливали и суровым судилищам подвергали. Они-то считали, что им за это орден надо давать или хотя бы небольшие премии отваливать!

Прокурорские работники в последнее время делятся на умных и дураков. Умные берут взятки, а дураки пытаются жить по закону. Причем последних из года в год становится меньше, законы-то у нас не работают, а люди постепенно умнеют!

Простые граждане тоже пытаются жить по уму.

В городе Царицыне была такая девица — Светлана Миролюбова. Так вот ее в течение года насиловали раз двенадцать-пятнадцать и, надо сразу сказать, каждый раз удачно. Ведь каждое изнасилование приносило ей тысяч по десять-пятнадцать, через некоторое время, когда договоренность с родственниками достигалась в полном объеме, Светлана начинала вспоминать, что дело было позднее, она была довольно сильно выпимши, а потому соглашалась, быть может, даже именно на это самое изнасилование в особо крупных размерах.

А не согласись она на вознаграждение, сидеть бы мужикам из-за жадности своих глупых родственников, каждому ведь ясно, что дыма без огня не бывает, а Светлана была умной девочкой и газеты читала, а потому она испачканные платья, как Моника Левински, хранила в шкафу.

В последнее время жизнь нас приучила к мысли, что преступление и наказание — понятия очень относительные. При жизни Лютиков в этом твердо удостоверился, оттого-то и вырвалось у него это глупое: «Мы же в Раю!»

Это в лютиковской России старых архангелов, твердо придерживающихся буквы закона, уже разогнали, а новые — за ненадобностью государству — еще не подросли. В Раю революций не было, да и архангелы были бессмертны, и законы незыблемы, потому здесь студенту Родиону с его топором просто не было развороту. Да что там Раскольников, попытайся знаменитый Затикян организовать взрывы в Раю, его сразу повязали бы, за мысли одни повязали!