Ветеран Армагеддона - [121]

Узнав, что Скрябин хочет занять у него денег, Жульницкий поскучнел. Округлое лицо его с ежиком седых волос над низким лбом стало озабоченным.

— Ну конечно, — сказал он. — Немного я тебе займу, конечно, но ты, Саша, должен знать, нынче я в стесненных обстоятельствах. Тебе много? А на сколько? На недельку? Ну, это, брат, не деньги. Пить будешь?

— Что-то не хочется, — сказал Скрябин.

— Садись, садись, — сказал Жульницкий. — Рассказывай, где тебя носило!

— Да я тороплюсь, — сказал Скрябин. — Я, понимаешь, в деревню за продуктами мотался да не рассчитал немного.

— Ну и как там деревня? Живет? — засмеялся Жульницкий.

Лицо у него было довольным, добрым и спокойным, как у человека, выполнившего свой долг. Жульницкий сидел на табурете в семейных трусах и клетчатой рубахе.

— Мне тут повесть один меценат заказал, — сказал он. — Просил осветить работу его птицефабрики. Хочет свой след в истории оставить.

— Ну-ну, — вздохнул Скрябин. — Давай, дружище, твори нетленку.

В обжорку он не пошел, на базаре можно больше купить. Базар за время его скитаний изменился. Исчезли милиционеры, но их место заняли мрачные мальчики в кожаных куртках с красными повязками на руках. Иностранцев с юга стало поменьше, небритые физиономии уже не резали глаз своим нахальным постоянством. Но и продуктов стало значительно меньше. Он поторговался немного, взял два килограмма конских сосисок, три килограмма помидоров и ковригу белого хлеба. Потом прошел в муниципальные ряды, чтобы купить если не сахару, то хотя бы меду, спичек, макарон и молока, если будет. К его удивлению, соли в рядах было много, и цена у нее была не слишком высокая. Он купил и соли, недобрым словом помянув в душе Ойкуменова. Интересно, добрался он до дома или так и блуждает по степи?

Двор его дома был пуст.

У давно уже неработающего лифта сидела огромная крыса и с ленивым нехорошим интересом рассматривала вошедшего. Решив, что определенную опасность для нее Скрябин все-таки может представлять, крыса встала и вперевалочку пошла к двери, ведущей в подвал, нырнула в прогрызенную щель. В подвале ее встретили возбужденным писком.

Скрябин поднялся в квартиру, перекусил.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил Скрябин.

— Фирма «Услуги на дому», — с развязной ленцой сказали из-за двери. — Девочка не требуется?

— Нет, благодарю, — Скрябин даже не удивился. К тому все и шло.

— Может, мальчика? — предложили с лестничной площадки. — Есть симпатичные и умелые. Кроме этого, можем предложить хорошее спиртное, приличные наркотики, веселые журнальчики по доступной цене. Не интересуетесь?

— Не интересуюсь, — сказал Скрябин.

За дверью потоптались, и сразу стало ясно, что визитер был не один. «Импотент, наверное», — предположил баритон. «Или маньяк, — сказал голос потоньше. — Интеллигентов ведь не осталось».

Скрябин посидел у окна. Пытаясь сосредоточиться на «Опытах» Монтеня. В голову лезла разная ерунда. Да и не хотелось сидеть дома. Свой фантастический роман Александр Александрович окончательно забросил. Ну кому нужны разные утопии в эпоху декаданса? Люди больше девочками или мальчиками интересуются.

В пятой квартире стояла тишина. Похоже, певец и его слушатели вконец умаялись. Или отсыпались после грандиозной попойки. Дома сидеть не хотелось, но и идти не к кому было. Раньше он к Ойкуменову заглядывал партию-другую в шахматы сгонять. Или к Лантратову — у того можно было переносной телевизор посмотреть, Лантратов в далеком прошлом был хорошим инженером и навыков своих не утратил: собрал на балконе небольшой ветряк и генератор, подсоединился к спутниковой антенне, оставшейся от кого-то из бывших. Телевизор, правда, ловил спортивный канал на английском языке, еще передачи «Вильной Украины» и финскую молодежную передачу, но и этого хватало для того, чтобы смотреть и завидовать: живут же люди! Но, похоже, хорошие времена закончились. Скрябин еще с улицы заметил, что стекло в окне на балконе у Лантратова было разбито, а вместо антенны светлело круглое пятно. Означать это могло лишь одно — Лантратова дома долго не будет. Может, он даже уже никогда не вернется к себе. И телевизионных посиделок больше не будет.

Скрябин походил по комнате, посидел у окна и понял, что надо работать.

Тетрадь, в которую он записывал наброски своего романа, уже обтрепалась, и страницы кое-где завернулись и слиплись. Он посидел немного, разбирая торопливые каракули, выведенные в машине или после возвращения от батьки Лукаша. Атаман оригиналом не был, как всякому бандиту, что пришел в свою временную власть из интеллигенции, ему хотелось пообщаться с равным себе по знаниям, в остальном, считал атаман, его собеседникам было далеко. Посиделки у атамана были долгими и состояли в основном из нескончаемых монологов батьки. В своих монологах он высказывал личное мнение о власти, о гражданской войне, о политической борьбе, о своей роли в становлении государственности в Егланском районе. Высказываясь по этим животрепещущим вопросам, батька ходил среди слушателей, и на его лице попеременно отображались гнев, восторг, нетерпение, детское удивление и непонимание происходящего. Батька жестикулировал, изредка символически рвал ворот рубахи, закатывал рукава, изображал деятельность и немедленную готовность сразиться с любым врагом, жадно раздувая ноздри, вдыхал проспиртованный воздух горницы, словно и в самом деле наслаждался ароматами полыни, донника и чабреца, о которых говорил. Осторожные реплики можно было вставлять исключительно между диалогами атамана, поэтому из штабного дома, который атаман именовал Егланским кругом, все уходили невыговорившиеся и оттого усталые.