Ветеран Армагеддона - [10]

Розовой пяточкой она потрогала затылок Лютикова. Владимир Алексеевич вскинул голову, хотел что-то сказать, но покраснел от увиденного и торопливо уткнулся в землю.

— Слушайте, Нинель, — сказал он. — Я спросить хочу… А вы что, институт уже окончили?

Милое личико музы порозовело.

— Техникум пока, — призналась она. — Но ты, Лютик, не думай, я целеустремленная, я в этом году в институт поступать буду на заочное отделение. И в техникуме меня хвалили, честное слово!

Лютиков задумчиво смотрел на поселок. «Ага, — с некоторым огорчением думал он. — Кто бы на тебя тратил опытную музу! Добро бы признанным был, так ведь нет его, признания! Ну и получай троечницу из техникума! Тебе и такая сойдет. Она ведь, наверное, и на лире ничего путного не сыграет, так, попсу какую-нибудь!»

Над поселком летела толстая бабища в полупрозрачной тунике. Тяжело летела, грузно. Бедра у нее были, как окороки, а дынеобразные груди были не меньше седьмого размера. Толстая баба спланировала к одному из коттеджей и скрылась в нем.

— А это кто? — спросил Лютиков. Не то чтобы он не догадывался, верить не хотел.

— А это тоже муза, — не без злорадства сообщила Нинель. — Между прочим, Лютик, она институт окончила. Сейчас на кафедре стихотворной трагедии преподает. Похоже, что ее тоже за кем-то закрепили. Радуйся, Лютик, что не за тобой!

Лютиков радовался. Нет, серьезно! Уж лучше троечница и даже второгодница, но такая, как Нинель, чем специалистка, похожая на эту музу.

— Как ее зовут? — спросил Лютиков.

— Алина, — сообщила муза. — Вот страшилище, Лютик, верно? Она бы еще очки для солидности нацепила! Тогда ее смело можно было бы в ужастиках показывать! Полетели умываться, Лютик? Не волнуйся, я из тебя такую душку сделаю, поклонницы от попсовых певцов к тебе сбегать станут!

И тут до Лютикова дошло, что он только что видел музу Эдуарда Зарницкого. Сдерживая смех, он торопливо вскочил с земли.

— А давай наперегонки? — предложил он.

Муза Нинель с ответным смехом и юной готовностью рванулась вперед. Лютиков, напрягая все силы, помчался за ней.

— Не, Лютик! — оборачиваясь и смеясь, закричала Нинель. — Я тебя сразу угадала! Там, на распределении, такие постные хари были! А про тебя я сразу подумала, что ты нормальный кент! Значит, и поэтом хорошим стать сможешь!

— Нинель! — закричал в солнечное утро ликующий поэт. — А митьки, металлисты, рок-музыканты тоже здесь тусуются?

Муза даже притормозила. Темные волосы ее развевал ветер, лицо все еще было восторженным, но в глазах появился испуг.

— Ты с ума сошел! — сказала она. — Ты, Лютик, думай, что говоришь! Их же объявили сторонниками, сам знаешь кого! Они, милый, на небесах не тусуются!

Тьфу, черт! То-то и оно, в радостной горячке от продолжения своего существования во Вселенной Лютиков как-то и забыл, что у каждой медали есть две стороны, если ты оказался на поверхности аверса, значит, кому-то суждено жить на поверхности реверса.

Впору было благодарить Бога, что счел тебя достойным светлой стороны. Но кому-то не повезло. Вот бедняги! Сразу же захотелось узнать об условиях существования на реверсе. Однако муза Нинель только округлила глазки и прижала пальчик к соблазнительным губкам. Похоже, эта тема здесь была под запретом.

Оказавшись в коттедже, муза усадила Лютикова за письменный стол.

— Твори! — приказным тоном сказала она. — А я на тебя буду вдохновение навевать.

Может, опыта у нее было маловато, может, чары ее на Лютикова действовали как-то иначе, только через некоторое время Владимир Алексеевич отбросил самописку в сторону и жалобно посмотрел на музу.

— Ерунда какая-то в голову лезет! — пожаловался он. — Ты бы накинула что-нибудь, когда рядом женщина в таком виде, тут не о стихах думаешь, другое на ум приходит!

— Я не женщина, — строго сказала Нинель. — Я — муза. А ты, Лютик, не отвлекайся. Не тянет на философию, займись любовной лирикой. Вспомни, сколько Петрарка своей Лауре сонетов понаписал. А если бы она ему взаимностью ответила? Думаешь, писал бы он сонеты? Фиг с два! Так и кувыркались бы в постели, пока дети не пошли.

— А что, здесь и дети рождаются? — удивился Лютиков. — Не думал я, что этот свет так похож на наш.

— Здесь, — голосом выделила муза, — здесь дети не рождаются. А вот у демиургов запросто, на то они и демиурги.

— Слушай, Нинель, — Лютиков даже сам не заметил, как перешел с музой на «ты». — Я все о митьках думаю… У них что, все так, как попы говорили? Ну, котлы там, смола… Я понимаю, тема щекотливая, но интересно же… Ты хоть намекни!

Муза Нинель строго сдвинула брови, зачем-то огляделась по сторонам, подлетела ближе и, прижавшись грудью к затылку Лютикова, торопливо зашептала ему на ухо:

— Как ты, дурачок, не понимаешь? Это же борьба идеологий! Идеология темных сил борется с идеологией сил светлых. Нет там никаких котлов и смолы никакой нет, все как у нас, только у нас музы, а там, Лютик, — бесы… Шустрые такие ребятишки, умненькие, только сплошь рогатые… Да и понятно, кто же там верность хранить будет, в этом бедламе?! Нет, конечно, котлы там есть, но для простых грешников, из тех, кто творчеством не увлекается. Да ну тебя, Лютик, запутал ты меня!