Ветер вересковых пустошей - [16]

Накануне вечером князь Торин велел готовиться к завтрашнему пиру, который будет после приезда князей и княжичей. И как не просила Прекраса отца посмотреть на приезд жениха, князь ответил отказом, да, еще и бросил обидные слова:

— Прекраса, ты ведешь себя, словно девка теремная, безродная, я выбрал тебе жениха, значит, он достоин этого, я не могу ошибиться. На пиру ты будешь представлена князю Фарлафу и его сыновьям, а пока не до тебя и твоих глупых речей. Выдумала, встречать! Вот станешь женой и выбегай навстречу, а пока сиди в светлице своей и жди, как и положено, девице. А то смотри у меня, дочь, я и передумать могу, запрещу тебе на пиру показываться и увидишь жениха впервые лишь на брачном пире!

Прекраса обиженно поджала губы, но спорить с отцом не стала, лишь тяжело и громко вздохнула, да ушла к себе в покой. Так лишилась княжна надежды узреть своего суженого пораньше, разрешить терзания душевные. Но верную подруженьку Агафьюшку, ведь не запретил князь послать, поглядеть на княжича.

И вот теперь княжна Прекраса не находила себе места, нервно мерила она светлицу маленькими торопливыми шагами, а Агафья всё не шла и не шла. Видимо, не хорош княжич собой, раз так долго нет её, не хочет верная подружка расстраивать свою госпожу.

Наконец-то отворилась дверь в светлицу княжны и вбежала запыхавшаяся Агафья, видимо, торопилась она к госпоже своей, бежала, и от этого выступили крохотные капельки пота на молочно-белом гладком челе прислужницы, несколько медно-рыжих прядей выбились из держащей их повязки, да и коса растрепалась.

— Ну, что же ты, Агафьюшка, так долго, я уж, заждалась тебя, — капризно протянула княжна.

— Так княгиня Марфа работы много поручила, пока управилась, вот и сразу к тебе, княжна, побежала, даже передохнуть не успела, — дрогнувшим голосом, надув губы, молвила Агафья.

— Ну, Агафьюшка, ну, милая, прости, не со зла я ведь. Не томи душеньку мою, скажи, видела его? Каков он собой? Вняла ли Лада [53] моим молитвам? — прошептала Прекраса.

— Ох, княжна, видела и его, и братца его младшего, — нарочито медленно проговорила подружка.

— Ну, и каков он? — нетерпеливо спросила княжна.

— Уж, не знаю, кто из них двоих княжич Карн, но оба брата хороши собой, пригожи.

— Пригожи? — переспросила Прекраса.

— Да, пригожи, хоть и не так, как наш Яромир, но всё равно приятной наружности, — заверила её Агафья.

— Не так как Яромир? — разочарованно протянула княжна.

Яромир — мечта всех девок теремных, дочерей и жен простого люда Торинграда, был проклятием их отцов, братьев и мужей. Новый дружинник князя Торина настолько был хорош собой, что невольно смотрели ему в след шустрые девичьи глаза. А он, в свою очередь, зная, что одним только взглядом своих светлых янтарных глаз покоряет девичьи сердца, был донельзя самовлюбленным молодцем. Казалось, что всё в нем прекрасно и даже шрам, пересекающий левую щеку от виска до уголка пухлых, четко очерченных губ, его только красит. Кроме всего прочего, Яромир был счастливым обладателем легкого влюбчивого нрава, во всех женщинах он видел красавиц, каждой торинградской девице было счастьем пройти мимо него, ибо он не упускал случая и прижимал их к сильной груди, целовал устами медовыми. За что и прозвали его Любостаем [54] местным, но, произнося это скорее ругательное прозвище, всё женское население Торинграда счастливо вздыхало. Да и сама княжна Прекраса смотрела издали на красавца Яромира и томно вздыхала, в тайне надеясь, что и её суженый будет также хорош собой.

— Княжна, Яромир хоть и красив, яко пламя, да только греет он многих, — назидательно сказала Агафья.

— Права ты, Агафьюшка, права, — протянула Прекраса.

— А жених твой и брат его сероглазые, русоволосые, статные молодцы, гордость любых родителей.

— Правда? — захлопав в ладошки, спросила Прекраса, — ох, милая ты моя, как же ты меня успокоила!

И, раскинув руки в стороны, княжна, смеясь, закружилась на месте, счастливая и довольная. Подруга её верная лишь головой качала, видя сие недостойное княжны поведение.

А потом принялась княжна мерить наряд, который будет на ней на пиру. Праздничное, шитое перлами да золотом платье нежно-розового цвета, подчеркивающее молочную белизну кожи Прекрасы, открывало у ворота сорочку белоснежную, тонкую, словно паутинка. Мягкие, тонкие, светлые сапожки из телячьей кожи выглядывали при каждом шаге княжны, показывая маленькую ножку. Венец из чистого золота, начищенный и блестящий, удерживал золотые волосы княжны так, чтобы были видны усерязи, украшавшие виски. Пара золотых браслетов, шириной с мужскую ладонь, с изображением птицы Гамаюн [55], квадратные перстни, закрывавшие почти все пальчики княжны, завершали образ прелестницы.

— Ну, как я, Агафьюшка? — смеясь, спросила Прекраса, хорошо зная, что она красива.

— Хороша, ты, княжна, как никогда, — искренне заверила её Агафья.

И Прекраса, уверенная в своей неотразимости, с замиранием ждала завтрашний пир.

* * *

Княгиня Марфа сидела на ложе в своей одрине, готовилась к пиру, она уже была полностью одета для вечерней трапезы, но думы, терзавшие её, заставляли потерять счет времени и не спешить в гридницу. Не каждый день приезжают сваты к единственной дочери, приезжают, чтобы забрать навсегда, в чужой дом.