Ветер вересковых пустошей - [101]

— Матушка, Ингельда сказала правду? — тихо спросила Дида.

— Нет, милая, всё это лишь её домыслы, это ложь, — грустно сказала Горлунг, но она прекрасно видела, что дочь ей не верит.

— Матушка, не расстраивайся, — сказала Дида, подходя к Горлунг.

Горлунг смотрела в красивые глаза дочери и узнавала в ней Олафа, такого же слабого и безвольного. Но то, что плохо для воина, не всегда худо для девицы. Она протянула руку дочери и сжала её ладонь такую узкую, такую безвольную.

— Дида, я рада, что у тебя хоть нет никого дара, — горько сказал Горлунг.

— Матушка, он есть, — виновато ответила Дида, усаживаясь подле матери.

— Да? — подозрительно изогнув черную бровь, спросила Горлунг.

— Да.

— И что это за дар? Быть любимицей Ранхейма? — улыбнулась она.

— Нет, я вижу тех, кто покинул подлунный мир, — тихо молвила Дида, — тех, кого держат здесь мысли других людей, тех, чья душа не может найти успокоения.

— Что? — резко переспросила Горлунг.

— Я вижу тех, кто умер, я слышу их разговоры, — глядя ей в глаза, сказал Дида.

Горлунг молча смотрела на дочь, она не могла поверить словам Диды. Всё это было слишком жестоко. Горлунг казалось, что на плечи её упал огромный и неподъемный камень, вот боги и покарали её, они отняли разум у её дочери. Видит мертвых, ничего безумнее и быть не может.

— Это, правда, — видя, что мать ей не верит, Дида покачала головой, — матушка, это чистая правда.

— И давно ты их видишь? — осторожно спросила Горлунг.

— Всегда, всю жизнь, сколько себя помню, — просто ответила та, — сначала мне было страшно, а потом я привыкла к этому.

— И кого ты видишь? — тихо спросила Горлунг.

— Рядом с разными людьми — разных, это так странно и в то же время так интересно, матушка, — молвила дочь.

— О, — только и смогла выдавить Горлунг.

— Рядом с отцом и Рагнаром я вижу женщину с белыми волосами, она грустно улыбается и хочет дотронуться до плеча отца, но всегда отдергивает руку.

Горлунг удивленно посмотрела на дочь. Неужели боги действительно дали ей столь редкий дар?

— Рядом с тобой, — продолжила Дида, — я вижу старого воина, он улыбается и зовет тебя «светлая», он такой страшный и всё время с кинжалом в руках.

Сердце Горлунг учащенно забилось, неужели это Эврар? Эврар, её старый рында, подле неё? Быть такого не может.

— А еще возле тебя я иногда вижу молодого воина с глазами цвета янтаря и шрамом поперек щеки, он смотрит на тебя и что-то, улыбаясь, шепчет.

— Что он шепчет? — резко спросила Горлунг, еще не веря, что это Яромир.

— Не знаю, он не по-нашему, — виновато улыбнувшись, сказала Дида.

Горлунг всё также удивленно смотрела на младшую дочь. Неужели она молвит правду? Это никак не укладывалось в её голове. Это слишком редкий, почти не встречающийся у смертных дар, неужели её дочь им владеет? Милая Фригг, за что ты так её наказала? Как же сможет Дида жить среди живых с такой ношей непосильной для её слабых плеч?

— Дида, почему ты никогда мне этого не говорила, это очень редкий дар, он дается лишь немногим, — спросила Горлунг.

— Ингельда бы обиделась на меня, она так хочет быть лучшей, — опустив голову, ответила Дида.

В этом была вся Дида, она думала обо всех, кроме себя. Горлунг печально вздохнула и подумала, что для одного дня слишком много потрясений. Она посмотрела на склоненную голову дочери и тяжело вздыхала. Почему её дочери не такие, как она, не такие, как Рагнар. Почему? Ей так тяжело с ними, такими разными и в чем-то похожими. Оказалось, что обе они отмечены богами, только это не метка радости и счастья, а скорее знамение тяжелого пути.

* * *

Со временем Горлунг смирилась с тем, что Дида видит покойных и даже перестала ловить себя на мысли, что, может быть, младшая дочь безумна. Ингельда перестала разговаривать с Горлунг и лишь отворачивала голову при её появлении. Однажды Дида сказала Горлунг, что Ингельда тайно встречается с Веремудом в кладовой.

Чем заканчиваются такие встречи, Горлунг знала слишком хорошо, ей сразу вспомнились Прекраса и Рулаф, поэтому она велела запирать снаружи на засов покой дочери и приставляла к дверям хирдманна. После этого Ингельда прокляла её.

В один из зимних дней, когда Горлунг с Дидой сидели в ткацкой, та тихо сказала ей:

— Матушка, вот тот воин со шрамом опять появился.

— Где? — нервно оглядываясь, спросила Горлунг.

— Вот же рядом с тобой, — и Дида показал ей на пустое место справа от неё.

Горлунг посмотрела на место, где, по словам Диды, стоял Яромир, но ничего не заметила, только как будто холоднее стало или же так ей казалось от волнения. Она зачаровано смотрела на лицо дочери, то, казалось, засветилось изнутри, глаза стали огромными, пугающими. Дида смотрела в пустоту неотрывно, даже не мигая, и это пугало её мать.

— Что он говорит, Дида, повтори, я пойму, — гулко попросила Горлунг.

И Дида, коверкая славянскую речь, сказала несколько слов, что навсегда изменили мир Горлунг:

— Одна ты меня и помнишь, светлая княжна, видимо, и в правду мил я тебе был. Отпусти меня, устал я метаться в подлунном мире, не держи меня своими мыслями.

— Как же я могу не помнить о тебе, Яромирушка, как? — грустно сказала Горлунг по-славянски.