Ветер в лицо - [56]

Голубенко хотелось хоть с кем-нибудь поделиться своей радостью.

— Да, — не в состоянии сдержать улыбку, ответил он. — Как только вернемся из Николаева... Сама наконец заговорила... Учит сына называть меня папой. Если бы не эта дурацкая поездка...

В сумерках над степью кружила февральская вьюга, врывалась в полуразрушенный город, швыряла сухой снег в лица прохожих.

Голубенко и Солод зашли в почерневший от недавнего пожара вокзала. Поезд опаздывал — везде на путях сугробы. Федор сел у той же печки, у которой полтора месяца назад сидели они с Валентиной. Пассажиров и на этот раз было мало — кто в такую ​​погоду по доброй воле отправится в дорогу? Это только им с Солодом приходится мерзнуть: в николаевский порт прибыло ценное оборудование, а какие-то чиновники задерживают. Мол, тронется лед на Днепре, тогда и отгрузим...

Солод принес из буфета три бутылки пива.

— Бр-р-р... Там такая стужа, — дыша на ​​руки, недовольно пробормотал он и принялся открывать бутылки о спинку деревянной скамьи. А когда пиво было выпито, Иван Николаевич придвинул скамью к печке и, положив под голову потертую полевую сумку, крепко заснул.

Федор продолжал сидеть, размышляя о своем.

В завывание вьюги вплелся басовитый гудок паровоза. Прогремел и остановился поезд. Нет, это не тот, которого они ждали. Убедившись в этом, Солод снова заснул.

Спустя минуту двери вокзала открылась, вошли новые пассажиры. Федор настолько углубился в свои думы, что ему не хотелось открывать глаз. Он слышал, как кто-то из пассажиров бросил в печь полено.

— Проклятая метель! — Сказал кто-то. — На трамвай никакой надежды... А пешком не дойти.

Федор вздрогнул. Голос его показался знакомым. Он открыл глаза. У печки, спиной к нему, стоял офицер, опираясь на палку. Офицер сел прямо на кучу березовых дров, вытянув раненую ногу, что, наверное, мерзла больше, чем здоровая. Федор заметил на его шинели полевые погоны майора пехоты. Но кому принадлежал знакомый голос? Не этому ли майору?..

Федор прошелся, чтобы заглянуть в лицо майора, и вдруг побледнел от неожиданности. Что это?.. Может, ему показалось? Нет, нет! Майор его тоже узнал, вскочил, поморщился от боли и, расставив руки, бросился к нему.

— Ты жив?!

Майор сжимал Голубенко в крепких объятиях, забыв о том, что в его руках может треснуть или спинной хребет капитана, или палка, которую он с медвежьей силой прижимал к его спине.

Они сели на свободной скамье. Люди в эти дни так привыкли к неожиданным встречам, что переставали обращать на встретившихся внимание после их обмена несколькими репликами.

— Ну, рассказывай! — Обратился Виктор к своему товарищу. — Значит, тоже демобилизовался? На завод?..

— А тебя считали погибшим, — тихо сказал Федор, боясь взглянуть в глаза Сотнику.

— Это было близко к правде, — ответил Сотник, пытаясь лучше умостить на скамье раненую ногу. — Очень близко. Крестьяне подобрали раненого. Затем партизанский отряд. В последних боях снова был ранен... Получил назначение на Магнитку. Просился сюда, но... Говорят, здесь сейчас больше строители нужны. Решил хоть на день заехать в родной город... — Он зажег сигарету и наконец решился спросить о том, что его больше всего волновало: — Ты ничего не знаешь о Валентине?.. Я был на Урале, в институте... И раньше писал. Никто не знает. Что ж, Урал большой...

Федор поднялся, прошелся до печки, в которой потрескивали дрова, вернулся назад. Вот чем закончилось его обманчивое счастье! Он еще больше побледнел, зрачки его расширились, челюсти крепко сжались. Виктор посмотрел на него удивленным и озабоченным взглядом.

— Да что с тобой?.. Ты что-то скрываешь? Скажи, она вернулась домой? Ты не знаешь?..

Виктор не мог понять, что именно переживает его друг. Он не знал, что под ним качается пол, что человеческие лица для него слились в сплошную бесформенную массу, что он не видит даже лица своего старого товарища, сидящего перед ним на скамье и ждущего ответа. Виктор не понимал, что этот человек с черными полосками на погонах находится сейчас в таком состоянии, в каком люди способны на самые отчаянные поступки. Как Голубенко может сказать, что она дома, да еще с сыном Виктора?.. С сыном, о существовании которого Виктор даже не знает. Все пропадет. Нет, уже пропало... рассыпалось, как мнимые крылья той метели, что безнадежно бьется о вокзальные окна. А она, видимо, спит... И ничего не знает.

— Присядь... Чего ты ходишь?

Голос Виктора доносится будто из-за глухой стены. Сказать ему?.. Надо сказать. Но где взять на это силы?

— Значит, она не вернулась?.. А я думал...

И Федор, отвернувшись, сказал:

— Нет...

Виктор вскочил со скамейки.

— Что ты скрываешь от меня? Ты что-то знаешь?

А Федор все ходил и ходил, исподлобья поглядывая на Солода. Спит он или только делает вид?.. Нет, кажется, действительно спит. Как быть дальше?.. И разве это он, Голубенко, отвечает Виктору, с которым вместе рос, с которым сидел когда-то за одной партой?.. Это отвечает не он, а далекое эхо, неизвестно откуда идущее. Он даже сам удивляется этому необычному разговору между загадочным эхом и его бывшим другом. Вот эхо снова отвечает: