Ветер в лицо - [2]

— Папа!.. Папа! — вцепившись пальцами в руку Федора, закричал Олег.

— Жалко этих глупых драчунов, — сказала Валентина, не сводя глаз с орлов, к которым уже приближалась первая баржа каравана.

И Федор, как стоял над обрывом, высокий, широкоплечий, загоревший, украшенный пышным ореолом преждевременной седины, так и бросился вниз головой в темно-бурые волны Днепра. Плыл он сильными, красивыми рывками. Все ближе, ближе к баржам. Баржи сами по себе не представляли никакой опасности ни для орлов, ни для Федора. Но к орлам уже приближался буксир со своими широкими колесами, под которыми не может быть спасения ни для птицы, ни для человека. Федор яростно бил руками по воде, за каждым ударом продвигаясь вперед почти на целую сажень. Еще несколько ударов... Вот он рядом, гигантский пенный водоворот, неистовый шум воды под лопастями буксира...

— Федор!.. — Испуганно вскрикнула Валентина, когда Федор исчез под водой.

Но вот его голова появилась на широком плесе уже позади буксира. Федор лег на спину и плыл к берегу, орудуя только ногами. Обе руки были заняты — в руках у него покорно ежились спасенные им орлы. Течением его сносило вниз, и было понятно, что к берегу он пристанет далеко от той кручи, с которой прыгнул. Все трое — Валентина, Лида и Олег — побежали по сырому песку вдоль течения. А когда Федор пристал к берегу, Валентина прижалась к его мокрой груди.

— Мальчишка... Разве можно так легкомысленно рисковать жизнью?..

— Ну, что ты, Валя... Какой тут риск? Ты же знаешь, как я плаваю.

Олег даже танцевал от радости. Лида подняла орлу клювастую голову.

— Дурачок... Не будешь больше драться?

— Папа! Мы их выпустим или заберем домой?.. Может, сделаем из них такие чучела, как мы видели в музее?..

— Как тебе не стыдно, Олег? — Укоризненно сказала Валентина. — Разве папа для того их спасал?..

— Я же не знаю... А разве это плохо — чучела?

— Для этого их надо убить... А папа их спас, чтобы они жили...

— Вынести бы их на солнце. Пусть отогреются и обсохнут, — сказала Лида, выходя из тени.

Олег насыпал им под осокорем растертого на мелкие крошки белого пшеничного хлеба. Орлы не обращали на эти крохи никакого внимания.

— Папа, почему они не едят?

— Наверное, это не их еда, — весело ответил Федор.

Олег всегда любил отца Федора, а теперь смотрел на него почти с фанатичным восторгом. И хотя он знал, что Федор не настоящий отец, настоящий отец погиб на фронте, но парень любил его как родного.

— Посмотрите, как они тянутся друг к другу! — Воскликнула Лида, показывая на орлов. — Беда даже соперников делает друзьями. Ну, как?.. Вам теперь хватит неба?..

А орлы, уже немного обсохли, ударили крыльями о траву, будто проверяли, есть ли под ними точка опоры, надежна ли она. Переглянулись между собой. Затем оттолкнулись от земли и взлетели в небо. Долго кружили в безоблачной синеве над тем местом, где стояли их спасатели.

2

Сталевар Георгий Кузьмич Гордый закончил смену в семь часов утра. Смена была удивительно неудачной. Ему не повезло с металлоломом. В мульдах, пришедших из шихтового двора, лежала сама металлическая стружка. Ни единого цельного куска металла! Попробуй на таком металлоломе выдать скоростную плавку! Правда, он закончил плавку за восемь часов, то есть на два часа раньше нормы, но какая она скоростная, когда даже двадцатилетний Колька Круглов на прошлой неделе выпустил плавку за семь часов пятнадцать минут, а он, Гордый, выпускал и за семь и за шесть с половиной?.. Черт его знает, что они себе думают с той стружкой!.. Ну, гнали бы ее в домны... Раньше какая благодать была! Сталевары знали только один лом — порезанную на куски танковую броню, обломки орудий, минометные плиты... А теперь стружка. Разве это работа?.. Забот не оберешься. Не знаешь, как и подойти к ней — то ей много тепла, то ей... А главный ее недостаток заключается в том, что отвыкли от нее за последние годы.

Гордый в сердцах так подкрутил свои обвислые запорожские усы, что на пальцах осталось несколько порыжевших от сигаретного дыма волосинок. А когда выходил из проходной, неизвестно по каким причинам обругал девушку-вахтера:

— И не стыдно тебе, вот такой розовощекий, торчать тут?.. В цехе для тебя работы нет?.. Эх, полынь-трава, полынь-трава...

Все ему сегодня не нравилось, даже завод, который он любил больше всего. Видишь, сколько дыма! Дышать людям нечем. На других заводах можно в белом воротничке у мартена стоять, а здесь роба на второй день черная... И хотя это, безусловно, было преувеличением, потому что Кузьмич ходил в своей серой куртке из толстого сукна не второй день, а второй год, но ему казалось, что дышать трудно именно от заводского дыма.

Кузьмич не любил возвращаться домой трамваем. Шел он всегда пешком, медленно, не спеша, раздумывая сразу над десятком проблем — от вопроса о том, как лучше загружать в печь руду и известняк, до точных подсчетов расстояния между Курильскими островами и Нью-Йорком.

Сегодня он тоже не изменил своей привычке, хотя и хотелось скорее попасть домой, выпить «святой водицы», закусить соленым огурцом, закрыть ставни и лечь в постель. Марковна обещала купить у соседей домашней колбасы... Это было бы хорошо. Лучшей закуски нет в мире.