Ветер рвет паутину. Повесть - [15]

- А это кто такой? - заинтересовался Федор Савельевич.

- Это Венька-то? Он председатель совета отряда. И капитан футбольной команды. Вот как-то здесь, на пустыре, игра была, я из окна видел, так он сам штук пятнадцать голов забил, - похвастался я за Веньку.

- Неужто пятнадцать? - брови у профессора круто взлетели вверх.

- Правда, правда, - заверил я его. - А Алешка только три.

- И с каким же счетом окончилась игра?

- 19:13 в нашу пользу.

- В вашу, говоришь? - громко засмеялся Сокольский. - Это хорошо, что в вашу.

- Хорошо, - вздохнул я и спросил: - Федор Савельевич, а в Японии вы много детей вылечили?

Сокольский так нахмурился, что у него покраснел шрам над бровью. Тяжелые воспоминания, видимо, вызвал у него мой вопрос.

- Много, Саша, очень много, - глухо сказал он. - Только не всех, брат, вот что горько.

Я прикусил губу: не нужно было задавать этого вопроса.

Профессор посмотрел на меня, сжал кулаки и быстро прошел по комнате.

- Но теперь, Сашка, дети больше не будут болеть этой страшной болезнью. Понимаешь? Никогда. Мы уничтожаем ее. Это очень нелегкое дело, но оно идет к концу. Полиомиелит исчезнет, как исчезли черная оспа, чума и другие болезни. Вот так. А сейчас мы начнем воевать за тебя. И я, и твой Венька, который по пятнадцать голов забивает, и эта алгебра, и дядя Егор, что смастерил тебе такую хитрую доску. Только воевать нам придется долго, я тебе это сразу говорю, и ты должен набраться мужества. Обыкновенного, понимаешь, человеческого мужества. Ну, а там… Я, конечно, не обещаю, что через несколько лет ты станешь чемпионом по бегу или капитаном футбольной команды. К сожалению, пока это не в наших силах. Ты заболел в позднем возрасте, и первый период болезни был упущен. Да и вообще протекает она у тебя тяжело. Но все-таки мы ее победим. Победим? - И Федор Савельевич положил мне на плечо свою тяжелую руку.

- Победим, - хрипло ответил я. - Обязательно победим!

Сокольский крупно зашагал по комнате, большой и сильный, а мама сидела, забившись в угол дивана, и с надеждой смотрела на него, а слезы одна за другой быстро скатывались по ее щекам. И тетя Таня, которая неизвестно когда зашла в нашу комнату, молча гладила ее по руке.

Осмотр был недолгим и совсем не утомительным - не то, что в больнице. Федор Савельевич выписал целую кучу лекарств и сказал, что дважды в неделю мне нужно ездить в институт. Там мои ноги будут лечить новыми препаратами. В эти дни за мной будут присылать его машину.

- Но я хочу, чтобы ты запомнил: лекарства, массаж, лечебная физкультура - это не самое главное. Самое главное - чтобы тебе очень хотелось поправиться, победить свою болезнь. Понимаешь? Очень хотелось! А по-моему, это так и есть.

И он ласково взлохматил мне волосы. И рука у него была совсем не холодная, а теплая и мягкая. И откуда это я взял, что она холодная?

РАКЕТА НИКУДА НЕ УЛЕТЕЛА

Все новые лекарства, в том числе знаменитый галантамин, которым меня лечат в институте, пока помогают мне очень мало. Правда, Федор Савельевич ходом лечения доволен, но мне от этого не легче. Я и сам не собираюсь стать чемпионом по бегу или капитаном футбольной команды, но неужели мне так и придется всю жизнь пролежать привязанным невидимыми веревками к этой проклятой постели? А если нет, то сколько еще это может длиться? Год? Два?

- К весне начнешь ходить. Правда, пока на костылях, но начнешь, - уверенно сказал Сокольский во время последнего осмотра.

Как трудно в это поверить! Ведь я почти не чувствую ног.

Меня очень тревожит мама. С каждым днем ей становится все хуже. Она осунулась, стала раздражительной и злой и ни за что ругает меня. Она перестала ходить на работу, целыми днями слоняется из угла в угол и часто плачет. Когда она поворачивается ко мне, глаза у нее пустые и страшные.

Оживает она только тогда, когда приходит дядя Петя. С каждым днем я ненавижу его все сильнее и сильнее. Зачем он ходит к нам? Что ему надо?

Он пьет чай и вытирает краем полотенца пот с приплюснутого лба.

- Все эти профессора - одна только видимость, - хрипло говорит он и буравит меня холодными, как ледышки, глазами. - Что они разумеют в человеческом организме? Вот у нас в селе святой брат Маврикий - это, скажу я тебе, профессор. Божьим словом да святой водичкой от всех хворостей лечит. Народ к нему валом валит, никого милостью своей не обходит. Враз из любого сатану изгоняет.

Дядя Петя хлюпает носом, тоненький голосок его начинает дрожать, он смотрит на мать тяжелым упорным взглядом, и она пригибается к столу. Довольный, он растягивает в улыбке мокрые губы, резко поворачивается ко мне и торжественно говорит:

- Надо и тебя, Александр, к нему везти. Одна надежда на него. Крещение примешь, от суеты богопротивной отрешишься, - он кивает на книги, сложенные на тумбочке, - и явит тебе господь милость свою. Так-то, брат Александр.

Я отворачиваюсь к стене - говорить с ним мне не хочется. «Чтоб ты под трамвай попал, зараза!» - с тоской думаю я. Но назавтра он приходит вновь и вновь о чем-то толкует с матерью, и они вместе листают библию - две угрюмые тени огромными черными пауками медленно колеблются на белой стене.