Ветер противоречий - [43]
Неадекватные стекла очков гасят, искажая, мой якобы горящий, но скорее воспаленный элементарным конъюнктивитом взгляд. Предчувствие мое зашкаливает перед лицом фактов. Входит шеф, торжественный и громкий, как духовой оркестр. Исполнив на медных тонах свои должностные обязанности — общо ознакомив нашу разношерстную и разночинную братию с текущим производственным моментом, — уходит. А затем его зам буднично сообщает, что грянуло не просто очередное сокращение, но категорическая ликвидация конторы. Без всяких юридических тонкостей. Вот.
Активно настроенных, недовольных произволом, тут же включают в ликвидационную комиссию. Я отказываюсь: к чему длить мучительную агонию?
Последний день нашей совместной деятельности проходит в псевдодружественной и слегка наэлектризованной атмосфере. То есть это касается мужской половины нашего все еще коллектива. Женщины же, наше прекрасное меньшинство, пребывают в промежуточных истериках.
Впрочем, мне не до коллективных женщин. Я сегодня — иной, или, может быть, даже прежний, но уже слабо барахтающийся на мелководье обстоятельств. Мне нет ни до кого никаких дел. Все ведь еще пребывают в относительной безопасности. Но барахтаются с упорством обреченного, желая нащупать дно, пусть илистое. Затем намереваются добраться до прибрежных кустов, которые скроют их срам от лишних людей. Я спокоен за них, мне их не жаль — они же не по-настоящему тонут.
Разве что обидно расставаться с некоторыми, то есть с ней, с прелестницей Т. К. Она и сейчас остается соблазнительной, несмотря на конторскую драму. С прогрессивными взглядами и вся в действии. Ей ведь всегда хотелось изменить образ жизни, прическу, наконец, мужу.
Я выхожу из своей упраздненной конторы. Безответственная и несерьезная свобода, какая-то необязательность беспризорно водят меня между новыми коммерческими и прочими киосками. Подхожу к невыразительному газетному и — ничего не покупаю. Кажется, начинаю экономить.
Домой идти преступно неохота. По улице проплывает чопорная Волга. Через стекло на чиновном околыше пассажира серебрится кокарда. «Привет, сосед!» Без «вы» и отчества.
За неформальным мужским застольем я как-то спрашиваю: «…ан…вич, зачем вы себе такой большой дом построили?» «Ну, я же не виноват, что у вас у всех такие маленькие домики», — с детской обидой на официальном лице отвечает…ан…вич. Я понимаю — он в этом не виноват. Он также не виноват, что свое интернациональное имя-отчество в связи с текущим моментом перекроил на исконно сермяжное. Потому практически непроизносимое. Вот и стал для краткости «Ан-вич».
А я все не могу заглянуть по-ревизорски в его глаза. Они земноводно-зеленого цвета, к тому же защищены импортной оптикой и поволокой лукавства.
В тот вечер с застольем я, миролюб и миротворец, страстно желаю добропорядочного скандала. Не получается. Мудрец же этот Ан-вич, дипломат то есть. А я понимаю это как парадокс, угнездившийся под форменной фуражкой. Что-то, однако, много я о нем, об Ан-виче, думаю. Дался он мне!
Думаю, думаю и продолжаю тем временем брести по косвенно ведущей домой дороге. Видеть знакомых нет желания. На несколько неискренних «Как дела?» вру, что хорошо.
Улыбаюсь во всю пасть, стараясь обнаружить 32 всевозможных зуба.
Вечереет. Демонстративно не замечаю прелестей природы. Но яблочный аромат отягощенных сентябрем садов еще и аппетитен до изнуряющего желудочного соковыделения. Ну, допустим, у меня сегодня разгрузочный день.
Вот я и дома. Сейчас начнется самое… Э-э… затрудняюсь определить, однако знаю — самое ответственное. В смысле: придется отвечать на женины вопросы. Не знаю, как выдержит ее гуманитарная натура известие о моей безработности. Но долгих объяснений не требуется, она все знает. Из источников, близких к нашим конторским кругам. Источники, как я скоро обнаружил, с подробностями поусердствовали.
Малый семейный совет — это я и жена — решает, что утро вечера мудренее. Вечер же с шафранными ароматами яблок и какими-то ластоногими звездами, плывущими среди бурых водорослей облаков, склоняет меня к усердному исполнению супружеских обязанностей. Поэтому утро, которое должно быть мудренее вечера, безответственно просыпаю. Встаю в полдень. «Богатые» (в смысле — «Богатые тоже плачут») по телевизору уже проплакали, видимо, вместе с моей женой.
Свобода, непрошено явившаяся ко мне по учрежденческим коридорам, обременительна. Но она уже не пугает. Первый безработный день, точнее его обрывок, проходит за газетами и телевизором и благополучно завершается. Дальше следует еще несколько подобных тихих похорон бездарных дней. Я привыкаю к подвешенному, но относительно комфортному состоянию.
В один из коротаемых вечеров звонит Т. К., она же секретарь ликвидационной комиссии нашей заупокойной конторы. Оказывается, мне причитаются некоторые деньги и предстоят бумажные хлопоты. В присутствии жены, однако, полноценного диалога не получается. Т. К., прогрессистка, питает корыстные намерения относительно меня, даже безработного. Это совершенно ясно из выразительных пауз между фрагментами официальной сводки новостей мучительно отходящего в мир иной заведения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.