Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - [26]

Ничего он не видит. Неужели все-таки семейная психическая болезнь? Неожиданно для себя Инга почему-то расстроилась. Дышать стало тяжело, грудь свело спазмом, как во время приступа бронхита, только без кашля. Не надо было ему показывать.

– Будем спать? – Он захлопнул альбом.

– Алик, я тебе хочу еще кое-что показать.

– Может, завтра? Уже так хочется спать, – он зевнул.

– Сейчас. Прямо сейчас.

Она вскочила и, как была, нагишом и босиком, побежала в прихожую. По дороге чуть не споткнулась об огромную напольную вазу с сухой композицией – последнее из ее приобретений, громоздкое, но невообразимо стильное. Нащупала в сумочке конверт, ладони сразу вспотели. Показать или нет? Ноги стыли от ледяного пола, из-под входной двери тянуло сквозняком. Она поспешно вернулась, нырнула в теплое нутро постели, спрятала холодные ступни между его горячих бедер.

– Я вчера была у своей полусумасшедшей тетки. Родители прислали ей открытку.

– Ого, дорогая, наверное. Ручная работа, похоже. – Алик вертел в руках картонный прямоугольник.

– Я думаю, что мама ее сама сделала. Почитай текст. – Инга спряталась с головой под одеялом.

– «Все, что с нами происходит, уже когда-то было», – прочел он. – Что за глупость? И почему ты уверена, что эта открытка – от твоей мамы?

– Это ее почерк, я узнаю его из тысячи. И потом, видишь вот эти буковки «Н. П.» в уголке, со стразами? Они как бы слились между собой. Это монограмма, мама так вышивки подписывает. Открытка была отправлена двадцать пятого мая, – сообщила Инга из-под одеяла. – Полиция говорит, что они пропали двадцатого. Во всяком случае, в отеле и на пляже их последний раз видели именно двадцатого.

– Интересно, что они хотели этим сказать? – спросил Алик.

Инга зарылась глубже в одеяло, прижалась к мягкому телу, растаяла. Какой бы она ни была самостоятельной и уверенной в себе, как бы ни хотела быть независимой, но она отдавала себе отчет, что иногда надо почувствовать рядом мужскую силу. Спокойную, рассудительную, твердую, крепкую мужскую энергию. Побыть рядом, получить простой, логичный совет, чтобы мысли сразу пришли в порядок, чтобы стало ясно и понятно, что делать дальше. Она вертелась, пыталась устроиться поудобнее, в надежде заразиться пресловутой мужской уверенностью, но не ощущала ничего, кроме духоты. Что за дурацкий сегодня вечер, что-то все время ускользает, что-то идет не так. В самом деле, что полезного можно извлечь из этой открытки? Ехать во Францию? Что она сможет, без денег, без связей, без полномочий? Да и французский она знает плохо. Может быть, что-то можно разузнать здесь?

– Алик, ты чего молчишь? – Она высунулась из-под одеяла.

Он сидел, закрыв глаза, сжимал в ладони открытку и тихо кивал, будто бы в такт своим мыслям. Инга на мгновение замерла, но тут же не выдержала и затормошила его:

– Алик! Алик! Ты что-нибудь видел?

– А, что? Сорри, я что-то задремал.

– Ты же не спал, ты кивал головой.

– Говорю же тебе, задремал. Устал сегодня на работе. Давай спать, а? Может, утром какая полезная мысль в голову придет.

– Что тебе снилось? Расскажи мне.

– Я не помню, какой-то дурацкий сон.

– Вспомни, ну, пожалуйста!

– Елки-моталки, ну неужели нельзя просто поспать?

Инга вскочила, стянула с него одеяло, завернулась в него.

– Ну как ты не понимаешь! У меня родители пропали, может, эта открытка – единственный шанс их найти?

– А при чем здесь мой сон? – удивился он, прикрываясь подушкой. – Верни одеяло, холодно же!

– При том! При том, что ты мне ни капельки не сочувствуешь! Я все жду-жду, что ты меня поймешь, что ты меня поддержишь, а ты… ты только и думаешь о том, как бы выспаться! – Она топнула босой ногой.

– Иди сюда. – Он встал, сгреб ее в охапку и увлек обратно в постель вместе с одеялом.

– Ингусь, ты же взрослая женщина. Они погибли, надо смириться. Пошли купаться и утонули. Понимаешь? Ну не льсти себе глупыми надеждами. Ерунда эта открытка. Может, они там во Франции письма из ящиков раз в пять дней вынимают. Или оно завалилось куда-нибудь почтальону под стол.

– Алик, расскажи мне свой сон, – прошептала она. – Ну, пожалуйста!

Он закашлялся. Привстал, но приступ кашля никак не унимался. Инга похлопала его по спине.

– Тебе нужно бросать курить.

– Тебя забыл спросить, – ворчливо пробормотал он, с хрипом вдохнул и улегся обратно. – Все, я выключаю свет. Поговорим завтра.

Он задул свечи, щелкнул выключателем и вскоре засопел. Инга притихла. Ей нестерпимо хотелось выпытать у него про сон. Вдруг это был никакой не сон? Вдруг ему удалось «прочесть» открытку? По-настоящему «прочесть»? В ней должен быть второй, подводный, глубинный, настоящий слой. Ведь не в штампе же дело, в самом деле. И не зря она так боится взять ее в руки лишний раз, только положит на стол и смотрит издалека, как на тигра в зоопарке. Что же этот такое! Кристофоро Коломбо, все вокруг как будто что-то знают, а ей никто ничего не хочет говорить!

Инга прислушивалась к ровному дыханию Алика. Они встречались нечасто, но с непременным взаимным удовольствием. Это был не любовный роман – в нем не нашлось места ни горячим клятвам, ни признаниям, ни бурным разбирательствам, – а нудный сериал о маленьких удовольствиях, без ссор и неприятных неожиданностей, но с маленькими, часто эротического толка сюрпризами и вежливой сдержанностью. Не из тех старомодных отношений, когда любовники называют друг друга на «вы» и по имени отчеству, а из тех, когда они не позволяют себе открыто ковырять в носу, закрывают дверь туалета на защелку и никогда не видят друг друга в рваных трениках или выцветшей футболке. После каждого свидания она засыпала в счастливой утомленности, а на другой день летала как на крыльях, наполненная, энергичная, подшучивала над знакомыми, видела в зеркале солнечный блеск в собственных глазах и переделывала кучу дел.