Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - [125]

Ладно, будем считать, что насчет долгов и родительской квартиры пока не надо голову ломать. И тут она подпрыгнула, словно горошина выросла прямо у нее под задницей. Вот интересно, что на самом деле нужно было от Инги Артуру Германовичу? Теперь очевидно, что ему нужны были от нее не столько деньги, сколько именно услуги скрапбукера. Почему такая сложная схема – дать родителям денег в долг, дождаться их исчезновения, шантажировать Ингу? Почему бы не пойти сразу же к тому же Магрину или какому-нибудь скрапбукеру и не заплатить ему просто-напросто? Наверное, он хотел сделать что-то, от чего предостерегал Кодекс. Навредить кому-то? Инга вспомнила мерзкие рыжие усы Тараканища, едкий запах одеколона, приторную манеру выражаться. И как он сидел, сгорбившись, перед кучей деталей и составлял пазл, и его дрожащие руки вставляли одну детальку в другую. Чего он хотел от потока? Она закрыла глаза, представила, как дует вдоль пальцев легкий ветерок, играет воздухом, устремляется к рыжему-усатому, окутывает его сверху донизу, проникает внутрь… Инга охнула и скорчилась.

В нем пряталась боль. Пусть ее трудно разглядеть обычным зрением, но стоит посмотреть на него, даже мысленно, сквозь поток, как это сразу становится понятно. Он хотел избавиться от мучившей его боли. Но почему таким способом? Почему он просто не попросил, она ведь поняла бы и, возможно, помогла. Хотя та Инга, с которой он впервые встретился, не только не смогла бы ему помочь, но и не захотела. Из той Инги слезу нельзя было вышибить даже дубинкой.

Ей вдруг стало не по себе. Что с ним, интересно, сделает Магрин? Надо в этом разобраться, каким бы противным ни был Таракан, но, может быть, что-то можно для него сделать? Иначе получится, что к ней обратился человек, которому больно, а она его не просто оттолкнула, а можно сказать, сдала в компетентные органы. Тьфу ты, он же хотел отобрать у нее любимую квартиру, приперся к ней жить, а она его спасать собралась неизвестно от чего! Однако, стоило ей начать думать о том, как бы ему помочь, в глубине просыпалась такая радость, что хотелось подпрыгивать, словно и в самом деле внутри мячик завелся. Кристофоро Коломбо, да у нее так скоро крыша совсем поедет! Нашлась тоже мать Тереза. Надо отвлечься, заняться какими-нибудь делами. Она вскочила, принялась наводить порядок в квартире.

И все-таки, чем та, другая девушка лучшее нее? Посоветоваться бы еще с кем-нибудь, кто понимает во всех этих скрапбукерских делах. Но с кем? Остается только одно – грязный вонючий клоун в ее альбоме. Хорошо, что в этой квартире остались кое-какие материалы, а ножницы и альбом она всегда носит с собой, не расстается ни на минуту.

До двух ночи Инга вырезала, клеила, рисовала, наконец, страница была готова. С десяток секунд у нее кружилась голова, а потом возникла знакомая рожа в шляпе и мрачно спросила:

– Привет, золотая! Где мои конфеты?

Глава X

Холодный белый асфальт под ногами казался мягким. Снег покрывал улицы скользкой клеенкой, пока еще прозрачной, но уже не тающей. Скоро ноябрь, наступает самое унылое время года, когда утром уходишь на работу еще в темноте, а вечером возвращаешься уже в темноте. Ничто на замерзающих серых улицах не радует глаз, только и остается, что разглядывать витрины. От работы до дома, если идти пешком, примерно сорок минут и сорок восемь витрин.

Четыреста восемьдесят три шага нужно сделать, чтобы пройти первый квартал от работы в сторону дома. Но сначала – одиннадцать ступеней, чтобы подняться с цокольного этажа, где находится отдел выпуска, и восемь ступеней, чтобы спуститься с крыльца.

Софья теперь все кругом считала, как козленок из мультфильма. Сколько оборотов ключа нужно сделать, чтобы открыть дверь в кабинет. Сколько мужчин в офисе носят костюмы, а сколько – свитера. Сколько раз за день Олечка открывает книжку, сколько листьев у цветка Ванды, сколько раз в день Фанис произносит «йоханый бабай». Всю ее голову заполнили цифры – десятки, сотни цифр, так много, чтобы не осталось места ни для чего другого.

Она навела в делах идеальный порядок. Расходные материалы учитывались до каждого листа бумаги, до каждого грамма тонера. Заявки на размножение и накладные листы были разложены по папкам. Журналы выдачи велись с маниакальной педантичностью, без прочерков и сокращений. Достоевский не смог бы придраться, если бы захотел. Но Софье было все равно, она перестала остро реагировать на чужое вранье, больше не бежал холод по кончикам пальцев, не подкатывала тошнота к горлу. Она искала новые цифры, чтобы заполнить все без исключения пространство в голове, чтобы ни для одной мысли, ни для одного чувства не осталось даже самого крошечного уголка.

Софья ходила домой пешком. Отец мог бы купить ей машину, но беспокоился, что дочь со своими странностями не справится с вождением.

Она шла домой и считала, сколько витрин в каждом магазине.

За перекрестком две ее самые любимые – на углу цветочный магазин, в одном из окон каждый день выставляют новые композиции, а второе, с корзинками, садовыми украшениями и гномиками, всегда напоминает ей о лете. За цветами – лавка сувениров и антиквариата. Софья мельком глянула в окно и вдруг остановилась, как будто перед ней выросла невидимая стена. Не может быть!