Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - [118]

– Не слушайте его, он пошутил. У него такое чувство юмора, не все понимают. – Она перекрикивала поднявшийся гул, консультантша хлопала в ладоши, Шалтай-Болтай подался вперед, встал и хотел что-то сказать, но его никто не слушал.

Тут взгляд Лилечки уперся в открытку в центре картины. Она замерла, и тут же из глаз ее потекли слезы.

– Я люблю Юрочку Суханова. Я жить без него не могу.

С переднего ряда зашикали, зал стремительно заполнила тишина, Юра покраснел, но сидел все такой же прямой и с каменным лицом.

– Юрочка, – она обращалась прямо к нему. – Я же не требую взаимности, я даже не надеюсь. Ты просто разговаривай со мной иногда, ладно? Здоровайся, дай посмотреть на тебя лишний разочек. Мне же много не надо, один твой взгляд – счастье, рукопожатие – большущее счастье. Тебе ведь это нетрудно, правда, руку мне пожать? А я потом целый день руки не мою. И столько нежности во мне, что вот-вот она перельется через край, теплая, как молоко из нутра доброй буренушки. Вот смотрю я на тебя и думаю – ты всегда такой занятый, бледный, у тебя столько работы. Прижаться бы к тебе, забрать себе твою усталость без остатка, накормить тебя вкусненьким. Во мне любви много, понимаешь, Юрочка? Я не хочу, чтобы ты мне принадлежал, хочу только заботиться о тебе, ну хоть самую капельку. Домашним супчиком бы тебя угостить хоть раз, да ты не берешь из моих рук.

Лилечка захлебнулась во всхлипываниях, Юра превратился в статую, перестал дышать. Ватная тишина заполнила зал. Софья лихорадочно думала, что теперь делать и пытаться ли остановить это безобразие. Но сообразить ничего не успела.

– Что это вы тут устраиваете, Лилия Андреевна? – поднялся Шалтай-Болтай. – У нас здесь корпоративный тренинг, а не вечер для тех, кому за пятьдесят.

– В самом деле, что это вы себе позволяете?! – выкрикнул голос из зала, и к нему тут же присоединились другие голоса.

– Сорвали тренинг!

– Занимаетесь личными делами в рабочее время!

– Да он же вам в сыновья годится, Лилия Андревна! Не стыдно?

– Уж молчали бы лучше!

– Вы же замужняя женщина, у вас дети!

Громче всех кричал начальник отдела, который любил мягкие прелести.

Лилечка вся съежилась, скуксилась, закрыла лицо руками. Никто не подходил к ней, только презрительные взгляды буравили насквозь. Софья не могла оторвать от нее глаз. Все тело заломило, словно в него разом воткнулись тысячи иголочек, она передернулась, на коже выступили противные пупырышки. К горлу подступила мучительная, нестерпимая тошнота. Если сейчас каждому из людей в зале дать в руки камень, и если Шалтай-Болтай даст команду «Бей»… Софья случайно столкнулась глазами с Лилечкой и вздрогнула. Никаких камней не нужно. И так уже очень, очень больно – сильнее боли она в жизни не ощущала. Мелкие рыжие кудряшки Лилечки выглядели сейчас особенно жалко, по щекам потекли черные разводы, фигурка ее сгорбилась, но ничего этого Софья не различала. Она видела только яркую, пульсирующую боль. Она чувствовала себя в эпицентре страшного столкновения. Отчаяние на пике отверженности, воспаленное одиночество, желание провалиться на месте давили с одной стороны, а с другой стороны напирали мощной волной единодушное презрение, мелкие оглядки – а замечает ли директор? – и раздражение, граничащее с ненавистью. Сейчас Лилечка была живая, она жила, проживала, переживала внутри себя целую жизнь, а все люди вокруг были мертвыми. И в то же время к ней тянулись нити клейкого, грязного любопытства, и каждый упивался чувством собственного превосходства.

Всё то холодное, чужое, мертвое, чего Софья так боялась в офисе, сконцентрировалось, собралось в один отвратительный шар, который неотвратимо катился навстречу и вот-вот обрушится на нее. Софья подумала, что сейчас она или встанет и завизжит, или сойдет с ума, или ее вывернет наизнанку прямо здесь.

С места поднялся Альберт Фарисеевич. Спокойно вышел вперед, долю мгновения смотрел на картину, хотел было что-то сказать, но вместо этого сорвал с мольберта лист бумаги и разорвал на части, потом еще раз и еще раз, вместе с открыткой. На плачущую Лилечку он не обращал ровным счетом никакого внимания. Он прокашлялся и громко сказал:

– Коллеги, я думаю, этот тренинг вышел не очень удачным. Прошу кадровый отдел впредь более внимательно относиться к выбору командообразующих программ. Я думаю, наш консультант предложит нам взамен сорванного тренинга что-нибудь другое, более интересное.

Сквозь мутную пелену перед глазами Софья мельком заметила, как Альберт Фарисеевич бросил многозначительный взгляд на Ванду. Лилечка наконец-то выскочила из зала совещаний, вслед за ней потянулись остальные сотрудники. Как из тумана, Софья слышала обрывки фраз:

– Она никогда мне не нравилась.

– Интересно, за срыв тренинга ее премии лишат или объявят выговор?

– А мне ее жалко. Такая непроходимая дура, ведь не пятнадцать лет уже.

Последним ушел Юра. Софья видела, как он выходил из зала совещаний все с тем же каменным лицом, не замечая ничего вокруг. И ей стало противно до омерзения. Он же мужчина! Неужели ему не жалко Лилечку, он ведь мог бы просто по-мужски найти в себе силы и утешить ее, защитить от нападок. Ну хоть как-то. Или накричать, даже ударить ее, все что угодно, только не ходить с лицом истукана. Софья думала об этом отрешенно, мысли проплывали в голове и так же уплывали, как облака на равнине, которым не за что было зацепиться.