Ветер не лжет - [8]

— Ламбэри не принимает гостей.

— Разве это ее владения? Я полагал, что мы находимся в оазисе Таальфи, открытом для каждого, кто пожелает совершить сюда паломничество и войдет, дав соответствующую клятву.

Йор-падда ничего не ответила, стояла все так же, все с тем же пустым выражением лица. Но Иллеар готов был побиться об заклад: если он сделает еще шаг к палаткам, сабля телохранительницы покинет ножны. И, вполне возможно, обагрится его кровью.

— В который раз убеждаюсь: правы люди, когда говорят, что йор-паддам хорошие манеры несвойственны. Спокойной ночи и добрых вам снов.

Иллеар повернулся к ней спиной и отправился обратно к башне. Теперь пел другой голос, и песня была о смысле человеческой жизни, которая подобна капельке росы: где бы ни оказалась она, на шероховатом камне или на лепестке только что распустившейся розы, недолог ее век. Если она — в тени, продержится чуть дольше, но останется никем не замеченной, если же сверкает на самом солнце, то и исчезнет быстро, — «как и мы, мой друг, как и мы».

Голос завораживал — и мешал Иллеару прислушиваться к звукам за спиной. Если телохранительница Безжалостной решит обнажить саблю…

Он шел сквозь тьму, от костров йор-падд к светящимся окнам башни-огарка, и спрашивал себя, который из шагов будет последним: этот? следующий?..

Потом вдруг оказалось, что — вот он, вход; на плоском валуне никого уже не было, Иллеар с облегчением вздохнул и вошел внутрь.

Он заглянул в комнатушку ал-Леара — гам было пусто, только лежало смятое покрывало. «Наверное, вышел по нужде». В его собственной комнатушке шулдара ждал остывший ужин — столь же непритязательный, как и две прежние трапезы. Иллеар поел бездумно, не испытывая голода, не чувствуя вкуса. Перед едой помолился — сожалея, что не смог сделать этого на закате, удивляясь, как быстро стираются из памяти, казалось, навечно въевшиеся в нее привычки; вспоминая о сыне: как он там, справляется ли? Мальчику всего шестнадцать. И хотя сам Иллеар в шестнадцать лет уже видывал многое, хотя с сыном остались верные люди, сейчас, сидя почти на краю света, где даже молились не по солнцу, а когда выпадет свободное время, он, конечно, тревожился об Ай-Кинре. Зашелестела занавесь в углу.

— С ним все будет в порядке.

Иллеар почти не удивился. И дело даже не в том, что прошедший день был полон неожиданностей. Просто… шулдар в глубине души ждал ее визита, знал, что она придет. «И если пришла, стало быть…»

Он поднялся и шагнул навстречу гостье, чувствуя, как разом все переменилось. Как будто будущее, до сих пор туманное, неясное, стало наконец отчетливо видным. Как будто прозвучало предсказание, которому нельзя не верить, услышав которое, понимаешь: по-другому и быть не может!..

Иб-Барахья была в зеленом платье, перетянутом на талии узким пояском, и в обычных кожаных сандалиях — разве что выполненных изящнее, тоньше. Волосы ее, черные, чуть вьющиеся на концах, вольно спадали на плечи. От нее пахло чем-то душистым, чуть терпким, чем-то знакомым, но никак не вспоминающимся.

Она посмотрела ему в глаза без робости, которой Иллеар, конечно же, ожидал. «В самом деле, с чего бы вдруг ей робеть? Если хотя бы часть того, что рассказывают о Таальфи, — правда, она бывала с мужчинами, и не раз…»

Но тут — другое. Тут, понял Иллеар, совсем другое. Не просто влечение, хотя оно — тоже; тут — словно сама судьба указующий перст на тебя навела, подтолкнула, показала: вот оно. мое предначертание. Хочешь — прими, осмелишься — откажись.

Иллеар протянул руку и, едва сдерживая неистовый порыв, нежно коснулся бархатистой кожи ее щеки, провел пальцем по влажным губкам, наклонился к ним, чуть сладковатым, обжигающим; а вторая рука уже сама собою легла ей на талию, дернула за поясок — неудачно, и ее пальчики переплелись с пальцами Иллеара… помогли… направили… она вздрогнула и судорожно выдохнула, вжалась в него всем телом… и когда она в первый раз закричала — неожиданно скоро, — ему почудился в этом крике то ли вызов, то ли ужас, то ли невероятное, невыносимое наслаждение.

Потом были и другие крики, и смятенный, сумбурный шепот, и многое из того, о чем способны лишь мечтать сплетники бахрейдских базаров, — но именно этот первый крик врезался Иллеару в память, именно его шулдар не мог забыть до конца своих дней.

Именно этот крик почему-то вспомнился ему следующим утром, когда Иллеар проснулся и обнаружил, что в постели рядом никого нет.

Светало. Он опустился на колени и вознес молитву Охранителю нашему, всеблагому и всепрощающему.

За окном, в лагере йор-падд, негромко пели о далеких странах, где вода стоит дешевле человеческой жизни.

Потом кто-то закричал.

* * *

Иллэйса проснулась до света, когда небо только-только начало окрашиваться утренним багрянцем.

Какое-то время она лежала, бездумно глядя перед собой — в это самое небо, а вспоминалось ей сейчас другое небо, которого она ни разу не видела наяву — и которое совсем недавно предстало перед ее внутренним взором.

Черное небо, исполосованное огненными шрамами от стрел, небо будущего года. Чужие лица вокруг. Отсвет пожаров на стенах крепости: там, внизу, в городе, все уже кончено. Все кончено.