Ветер и меч - [9]

Может быть, этот символ не столь древен, как мне представлялось. Но было в этой статуе обнаженной женщины, чье тело оплетал змей, нечто вызывающее почтение — величие… Мощь…

Пока я смотрела на Богиню, зазвучала музыка. Я знала этот тон по храму Гекаты… По ту сторону Океана. Барабан и костяная флейта… Они меня что, совсем за невежду держат? У нас с детства учат, как подавлять и подчинять волю с помощью музыки и барабанного боя, и, когда Гекаба в Трое показывала мне свое умение, цели у нее, вероятно, были непростые… Только со мной это не проходит. Потому что я глуха к любой музыке. Утонченные лады, собачий лай, грохот прибоя — для меня все едино. Просто шум.

Глядя на Богиню, Я отстегнула перевязь и положила меч на жертвенник со словами:

— Царица над царицами, госпожа над госпожами, создавшая небо и землю, сохрани оружие своей служанки до ее возвращения.

И после этого позволила себе обернуться. Жрицы сняли маски.

— Мормо, — сказала старшая.

— Горго, — сказала средняя.

— Алфито, — сказала младшая.

Это были их имена. Внешние, конечно.

Я внимательно разглядывала их. Они оказались не чернокожими, как обычно представляешь себе жителей Земли Жары, а принадлежали к народу, похожему на фригийцев, но были бледнее, потому что лица их редко соприкасались с солнечными лучами. Вдобавок черты их казались словно смазанными из-за ношения масок.

Мормо, старшая, смотрела на меня пристальнее других из-под морщинистых век. Она была почти лысой и походила на странную белую черепаху. У Горго глаза на одутловатом лице чернели, как маслины, и будто скрывались под такой же маслянистой пленкой. Младшая стояла, надменно вскинув голову, и в этом я уловила неуверенность.

— Ты говорила, что не владеешь магией, — сказала Мормо.

— Повторишь ли это перед лицом Богини?

— Не владею.

— Но ты умеешь останавливать кровь и затягивать раны?

Она была, несомненно, умнее Хепри, и поняла, почему на мне нет шрамов.

— Мы все более-менее это умеем.

— И не считаете это магией?

— Возможно, вы понимаете магию шире, чем мы.

— У тебя есть личный Дар?

— Очевидно, память. Вернее, запоминание историй прошлого для будущего.

— Нет прошлого, нет будущего, — хрипло произнесла Горго. — Есть вечно длящееся «сейчас».

Я положила руку на лунный образ и произнесла клятву, которую не нарушала и не собираюсь нарушать впредь.

Из того, что я поклялась молчать о мистериях и обрядах храма, не следует, что я ничего не скажу о его жрицах. Их было много, около полусотни. Будет ли правильным отметить, что я наблюдала за ними столько же, сколько и за самими обрядами? Верно, но этим я и ограничусь.

Я вернулась после первого круга обрядов, продолжавшихся, вероятно, двое суток. Вероятно, а не точно, потому что мы не покидали храма, переходя из одного помещения в другое. Подземелья ветвились как вширь, так и вглубь. И все это время я не видела смены дня и ночи. Это входило в замысел жриц.

— Ведь в материнском лоне всегда темно, так сказала мне Горго.

— Да, но каждый младенец должен выйти из лона матери, — отвечала я.

— Никто не рождается и никто не умирает, — твердила она.

— Так гласит заповедь Пути. Но мне кажется, что мы движемся не по тому Пути в противоположные стороны.

Мы уже выбрались с нижних ярусов (или сотов?) подземелий и находились в одном из залов справа от главного зала со статуей, среди колонн и высоких глиняных горшков.

— Нет такого понятия «Путь».

Есть. Ты и твои сестры указываете одно его направление — вниз, вглубь. Но есть и дорога ввысь. Они не противоречат друг другу. Гора — это лишь вывернутая наизнанку пещера.

Ее бледное лицо кривилось.

— Если твой меч хотя бы наполовину столь же быстр, как твой язык, я по праву признаю тебя великой воительницей.

— Не великой. Просто знающей свое дело.

— Именно поэтому тебя и принимают здесь. Мы не слепые. Мы не только держим осведомителей по побережью. Мы, не выходя отсюда, пускаем в путешествие свой блуждающий дух. И мы знаем, что Змеиное Болото — последний оплот истинной веры. Общины, где еще почитают Богиню, ныне отравлены и осквернены.

— Таких много.

— Таковы все! И твоя тоже. Но ты еще можешь исправиться, если будешь служить Богине.

— Я всю жизнь служу Ей.

Недостаточно. Нужно превратиться в орудие Ее суда. И только так вершить свой суд над иноверцами, которые подавляют и оскверняют мир Богини. Они говорят о своих богах… Богах! — словно плюнула Горго. — Как будто божественное начало может принимать мужской облик! Неспособные понять, что лишь женское начало непобедимо, они довольствуются тем, что принижают его, либо делают вид, будто его вообще не существует. Но только женщины имеют сами в себе все нужное для жизни и смерти, не нуждаясь ни в чем. Только в них есть неистовство Богини, способное карать, не смиряясь, не рассуждая…

До последнего слова мне нечего было возразить, и я помалкивала, но тут встрепенулась и прервала ее.

— Не рассуждая? Не вижу, почему служение Богине должно быть нерассуждающим.

— Это и есть твой порок. Ты слишком сосредоточена на себе. И нужно забыть себя и отдаться во власть Богини.

— Ты думаешь, Богине нужны забывшие себя?

— Забыть! Забыть все, кроме нее! Нужно, чтобы тебя захватила ее сила, и тогда ее сила будет твоей. И слабые будут захвачены так или иначе. Но сильные должны желать быть захваченными!