Веспасиан. Трибун Рима - [7]

Войдя через таблиний в центральную часть дома, братья попали в атрий. Тит и Веспасия ждали их, расположившись на ярко расписанных деревянных креслах рядом с имплювием – бассейном, в который через отверстие в центральной части крыши стекала дождевая вода. В каждом углу бассейна возвышалась колонна, поддерживающая потолок. Они были окрашены в темно-красный цвет, контрастировавший с бледно-зелеными, голубыми и желтыми мозаичными плитками пола, изображающими картины жизни и досуга семьи.

Октябрьская ночь была холодна, но атрий согревался от тепла как расположенной под полом печи, так и от большого очага, пылающего справа от таблиния. Мерцающий свет горящих поленьев и дюжины масляных ламп причудливо играл на посмертных восковых масках предков Флавиев, которые смотрели на потомков со своего убежища между очагом и ларарием – алтарем, посвященным домашним богам. Стены зала, едва различимые в тусклом свете, были украшены выполненными в красных и желтых тонах фресками на мифологические сюжеты и прорезались дверями, ведущими во внутренние комнаты.

– Садитесь, мальчики, – весело сказал отец, явно обрадованный, что впервые за восемь лет вся семья снова собралась вместе.

Братья опустились на стулья, поставленные напротив родительских. Одна молодая рабыня отерла им руки влажной тканью, другая подала каждому кубок подогретого вина с пряностями. Веспасиан обратил внимание, каким взглядом проводил Сабин удаляющихся девушек.

Тит плеснул несколько капель вина на пол.

– Благодарю богов нашего дома за благополучное возвращение моего старшего сына, – торжественно провозгласил он. Потом поднял кубок. – За ваше здоровье, дети мои.

Все четверо выпили, затем поставили чаши на низкий столик.

– Ну, Сабин, похоже, армия неплохо встретила тебя? Не какой-нибудь гарнизонной службой, но настоящей войной. Думаю, ты сам не мог поверить в такую удачу? – Тит хмыкнул, гордый тем, что его сын в свои двадцать уже стал закаленным ветераном.

– Да, отец, ты прав, – отозвался тот с самодовольной улыбкой. – Думаю, мы все приуныли, когда меня назначили в Девятый Испанский в Паннонии. Когда самое большее, что происходит, это мелкие грабительские набеги время от времени, отличиться трудно.

– Но тут тебе на выручку пришел бунт Такфарина в Нумидии[1], – вмешалась Веспасия.

– Нам надо благодарить богов за существование мятежных царьков, амбиции которых простираются дальше их престолов, – заявил Тит, подняв кубок и улыбнувшись первенцу.

Сабин с охотой поддержал тост.

– За Такфарина, сумасшедшего, угрожавшего перерезать африканские зерновые поставки в Рим и выславшего послов на переговоры с императором!

– Об этом мы наслышаны, – со смехом сказал Тит. – Тиберий приказал их казнить у себя на виду, приговаривая: «Никто, даже Спартак, не дерзал слать в Рим послов».

Сабин тоже расхохотался.

– А потом отправил нас в Африку, на подкрепление Третьему Августову – единственному размещенному в той провинции.

Пока Сабин рассказывал, Веспасиан, не найдя никого, кто мог бы поведать ему про предзнаменования, обратился мыслями к проблеме с похитителями мулов. Это для него было куда важнее, чем военные байки о мятежниках и долгих маршах, о которых он ничего не знал и не желал знать. Хотя Гиерон, греческий наставник в военном ремесле, добился от юноши немалых успехов в обращении с мечом – гладием, и метальным копьем – пилумом, и хотя тот благодаря крепкому сложению и крепким мышцам клал на лопатки большинство соперников, Веспасиан воспринимал себя в первую и главную очередь как земледельца. В этой области лежат его битвы, эти ежедневные схватки с природой в борьбе за право получать выгоду с отцовских земель. Пусть Сабин выбирает свой путь в этом мире и достигает успехов в курсус гонорум – последовательности военных и гражданских должностей.

– Помню, что сам чувствовал, отправляясь на войну, – донесся до Веспасиана голос отца, и юноша навострил уши. – Мы парили духом, не сомневаясь в победе, ведь Рим не принял бы иного исхода. Империя никогда не знала поражений. Варвары окружали нас, и мы не могли позволить им усомниться в силе Рима. Дикарям надо было усвоить, что от столкновения с империей может последовать только один результат, причем неизбежный: смерть для мужчин и рабство для детей и женщин.

– И не важно, какой ценой? – поинтересовался Веспасиан.

– Солдат должен охотно жертвовать жизнью во имя высшего блага Рима, – сурово отрезала мать. – В уверенности, что окончательная победа пойдет на благо его семьи, земли и избавит от врагов, грозящих уничтожить нас.

– Именно, моя дорогая! – воскликнул Тит. – Именно этот принцип связывает легион в единое целое.

– И благодаря ему наша мораль оставалась на высоте все два года, которые мы провели там, – добавил Сабин. – Мы знали, что должны сделать все для победы. То была грязная война – никаких правильных сражений, только набеги, карательные походы и стычки. Но мы шайку за шайкой выкурили мятежников из убежищ в горах и разбирались с ними. Сожгли их укрепления, обратили в рабство жен и детей, и перебили всех мужчин, способных держать оружие. Работа медленная и кровавая, но мы с ней справились.