Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю) - [146]

В критике и увещаниях нужно быть умелым. То, что другие не решались выступить с увещанием, происходило не оттого, что они этого не желали. То, чего желал Чунь Цзюй, было тем же самым, чего желали и другие, — разница состояла в том, [что он знал], как это подать. Если бы не Чунь Цзюй, Сюань-ван стал бы посмешищем для всей Поднебесной. В свете сказанного властители, теряющие царства, по большей части походят на Сюань-вана, а если так, то беда их в том, что у них нет такого вот Чунь Цзюя. По этой причине, когда речь идет о увещевании со стороны честного подданного, нужно уметь найти подход к правителю — этому необходимо уделить особое внимание. Именно в этом — корень успеха или неудачи.

Утопив своего подданного Луань Цзяо в Желтой реке, чжаоский Цзянь-цзы провозгласил по этому случаю: "Я любил красивых женщин, и Луань Цзяо поставлял мне их; мне нравились дворцы, залы, террасы и павильоны, и Луань Цзяо заботился о том, чтобы все это у меня было. У меня был вкус к хорошим скакунам и красивым колесницам, и Луань Цзяо мне их всегда добывал. Но помимо всего этого мне нравились также настоящие государственные мужи, а вот их-то мне за шесть лет Луань Цзяо не представил ни одного. От этого мои слабые стороны умножились, а силы уменьшились".

Умение таких, как Цзянь-цзы, — в том, чтобы, по зрелом размышлении, по заслугам возлагать ответственность на своих подданных. Умение возложить ответственность на разумных основаниях означает для властителя достижение такого положения, когда ему помогают в добром, но отказываются содействовать в несправедливом; когда ему могут помочь в том, чтобы стать прямым, но не поощряют в самодурстве. Именно на этом расцвела культура-учение трех династий.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Судить по наружности / Гуань бяо

В суждениях о человеческом сердце, в рассмотрении повествований о делах минувших нужно стремиться быть умелым и глубоким. Небо высоко, и поэтому солнце и луна, звезды и планеты, облака и пар, дожди и росы никогда не останавливаются на отдых. Земля обширна, и вот реки и ключи, травы и деревья, покрытые шерстью и пернатые, голые и чешуйчатые никогда не останавливаются в своем движении. Все, что помещается в промежутке между небом и землей, внутри шести пределов, стремится к пользе-упокоению друг друга, равно как и наносит друг другу ущерб и подвергает опасности без счета.

Деяния людей таковы же. Действует человек по сердцу, а сердце следует желанию-похоти. Если в страстях нет меры, не знает границ и разум; не знает границ разум — неизвестно, что он вознамерится сделать. Человеческое сердце сокрыто и замкнуто, трудно его видеть, поскольку, если пучина глубока — дна не увидишь. Вследствие этого мудрец, прежде чем действовать, анализирует свои [волевые ] порывы-устремления.

Единственное, чем мудрый превосходит обычного человека, — это предвидение. Для того чтобы научиться предвидеть, непременно нужно разбираться в признаках и обликах; когда нет никаких знаков и обликов, в этом случае Яо и Шунь оказываются в таком же положении, что и первый встречный.

Хотя знаки увидеть легко, а представить весь процесс с его последствиями — трудно; хотя внешние признаки обнаружить легко, а во внутренних намерениях разобраться гораздо сложнее — от мудреца невозможно скрыть ни того, ни другого, У человека же заурядного, не обладающего таким дао-искусством, нет средства достижения предвидения. Поскольку же у толпы нет умения, с помощью которого достигается предвидение, она смотрит на мудрецов как на нечто чудесно-нуминозное и полагает их способности чем-то сверхъестественным. Но эти способности вовсе не обусловлены связью с миром нуминозного — просто мудрецы рассчитывают то, что иначе происходить и не может, поскольку таковы законы неба-природы. К этому уровню приблизились, например, Гоучэн-цзы и У Ци.

Гоучэн-цзы отправился послом от Лу в Цзинь. Когда он проезжал через Вэй, его принял у себя тамошний министр Юцзай Тучэнь и устроил в его честь прием. Он выставил целый хор музыкантов, но велел им хранить молчание. Когда позже они согрелись вином, он передал Чжун-цзы драгоценную яшму. Когда же Гоучэн-цзы возвращался по завершении своей миссии через Вэй, вторичного приглашения от Юцзая не последовало, и его возница обратился к нему с вопросом: "В прошлый раз нас принимал Юцзай, и все было хорошо. Непонятно, почему это на обратном пути мы не получили от него нового приглашения?" Гоучэн-цзы сказал: "Тем, что он нас задержал и угостил, он выразил свое расположение к нам; а тем, что он выставил музыкантов, но не велел им играть, он хотел показать, что у него на душе забота. И то, что он за вином подарил мне драгоценную яшму, ясно означало, что он отдает ее на сохранение! Из всего этого следует, что Вэй стоит на пороге смуты". Не успели они удалиться от границ Вэй на тридцать ли, как узнали о том, что Нин Си поднял мятеж, в котором Юцзай Гучэнь погиб за своего правителя. Тогда [Гоучэн-цзы] развернул свою колесницу в сторону Вэй и, трижды подняв руки, оплакал друга, после чего вернулся к себе. По прибытии он послал человека за женой и сыном [погибшего] и отвел им под жилье часть своего дома, позаботившись о том, чтобы они не нуждались. Когда сын погибшего вырос, он вернул ему драгоценную яшму. Узнав об этом, Конфуций сказал: "О том, что сделал Гоучэн-цзы, говорится: "Рассудком таков, что способен по тончайшим признакам уловить намерение, а человеколюбием таков, что ему можно вверить все свое достояние".