Весной в последний раз споет жаворонок - [25]

В том, что здесь описано, я никогда не играл никакой роли, — за исключением того события, которое я считал невозможным, пока оно не произошло. Я был вынужден вести повествование от первого лица. Иначе мне захочется говорить об этом, как хронисту, помня о словах, которые в финале «Гамлета» произносит Горацио.

4

— Конечно, может сложиться мнение, — сказал Гордон Тревор, — что Филипп повел себя не совсем правильно, бросив тех людей на Силте на произвол судьбы. Если он не хочет писать о том, что с ними произошло, он мог хотя бы выслушать их. Впрочем, я его понимаю. Будь я на его месте, я бы повел себя точно так же. Я, как и он, не чувствую себя спасителем человечества, — тем более в нашем возрасте. Почему все это еще должно волновать нас, черт подери?

Гордон Тревор, бывший летчик Королевских вооруженных сил, уже много лет скрывавшийся в Шато-де-Оекс от ужасов жизни, умолк и закурил трубку.

Вечером семнадцатого августа, в среду Гордон, его неприятная собака Хэппи и месье Ольтрамар сидели в баре гостиницы «Бон Аккуэль». Было уже поздно, посетители потянулись к выходу. Оба выпили немного виски. После жаркого дня все еще было тепло. В эти недели, в самый разгар лета у Гордона была масса работы, он много летал на своем шаре и сильно загорел. Месье Ольтрамар налил еще по одной. Он мало говорил, но зато был великолепным слушателем.

— Филиппу просто очень захотелось домой, — сказал Гордон, поглаживая собаку. — Он хочет остаться здесь. Навсегда. Никогда ни во что не вмешиваться. Вам известна история с Рипом Ван Винклом?

— Нет, — сказал месье Ольтрамар и быстро добавил, — извините.

— Спасибо за виски, — произнес Гордон и поднял бокал.

Он выпил и продолжил:

— Один американский автор, Вашингтон Ирвинг, описал события 1820 года. По сути, это был первый американский фантастический рассказ. В США его знает каждый ребенок, а другие авторы лишь подхватывали сюжетную линию и изменяли ее. Так происходит до сих пор. В чем загадка, не понимает никто.

Месье Ольтрамар наклонился вперед и внимательно слушал.

— На самом деле, Рип Ван Винкл — совершенно незначительная личность, живущая абсолютно незначительной жизнью, он дружит с детьми и боится своей сварливой жены, — рассказывал Гордон. — Однажды он отправился на прогулку по окрестностям и попал в совершенно незнакомую местность. Встретил великана, одетого по-голландски. Услышал страшный грохот. Великан пригласил Рипа в гости и привел его к своим друзьям, тоже голландским великанам, играющим в кегли. Они катали непомерно большие шары — вот откуда грохот, понимаете?

Месье Ольтрамар кивнул.

— Потом Рип выпил с этими великанами лишнего и уснул, — продолжал Гордон. — А когда проснулся, никого рядом не было. Он с трудом нашел обратную дорогу в родную деревню, — но там его никто не узнал! Все изменилось, он тоже никого не узнавал… В панике он начал расспрашивать, и оказалось, что с тех пор, как он покинул деревню, прошло двадцать лет. Двадцать лет! «Знает ли кто-нибудь Рипа Ван Винкла?» — кричит он. Никто. Ни один человек. И тогда он теряет рассудок и сомневается сам в себе — он ли это или кто-то другой… Будем, месье Ольтрамар!

— Будем, месье Тревор!

Они выпили.

— Ну вот, — снова заговорил Гордон, — Рип узнал своего постаревшего сына, потом оказалось, что и дочь его жива. Только сварливая жена умерла. Вот так заканчивается жизнь Рипа. Только известие о смерти жены напомнило ему, кто он, — в этом и ирония.

Гордон выбил трубку.

— Месье Ольтрамар, эта история снова и снова повторяется другими авторами. В 1953 году ваш великий швейцарский поэт Дихтер Макс Фриш в романе «Штиллер» заставляет героя рассказать эту сказку своему бестолковому защитнику.

Собака прижалась к Гордону. Уродина любила инвалида, а он любил ее.

— Рип был для Штиллера символом утраченной и вновь возвращенной свободы — возвращенной благодаря тому, что человеку удалось избавиться от личины, навязанной ему обществом. Потому-то Штиллер меняет финал сказки, которую рассказывает своему защитнику. Рип встречает свою дочь, уже молодую женщину, и решает не открывать ей, кто он. «Твой отец умер», — говорит он. Это причиняет ему страдания — но так должно быть.

Гордон начал снова набивать трубку.

— Однако мечта Штиллера избежать нужды через познание мира у Фриша не осуществилась. Штиллер терпит крушение и так же, как и Рип, вынужден играть прежнюю роль. Как раз этого Филипп и не хочет. Не хочет возвращаться в старый мир. Он Рип Ван Винкл а-ля Фриш, но более счастливый Рип. Когда у него умерла жена, он приехал и поселился здесь. В прежнем мире он постоянно был на виду и не мог больше там оставаться. Я бы тоже не смог. Никогда! Поэтому я так хорошо понимаю Филиппа.

Гордон неторопливо поджег табак в трубке и после нескольких затяжек продолжил:

— Мы оба слишком старые, Филипп и я, и очень долго живем здесь. Мы оба — Штиллеры, мечта которых осуществилась. Там, на Силте — мужественные люди. У них так много забот и проблем. Они хотят воспрепятствовать катастрофе. Благослови их, Господи. Конечно, Филипп сочувствует всем, кто считает, что еще можно что-то исправить. Но он не хочет, — нет, он не должен ничего делать вместе с ними, как и Рип. Он умнее, чем в сказке, и немного счастливее, чем у Фриша. Здесь Филипп счастлив — наедине со своими воспоминаниями. Здесь он свободен. Он хочет, как и я, остаться здесь на то недолгое время, что нам осталось.