Весной в половодье - [15]

— Сколько? — недоверчиво покосившись на мальчика, спросил Набоков.

— Много! Я их все не откапывал. Посмотрел — бревна, и сюда бежать!

— Не знаешь, а говоришь — «много»! — усмехнулся тракторист. — Ему все показалось, Иван Савельевич! Я по той косе тоже проходил. Нет там ничего!

— Выходит, я вру? — дрогнувшим от обиды голосом проговорил Леня. — Я же пионер! Как ты можешь так говорить?.. Раз не веришь — пойдем. Пойдем сейчас же!

— Ну вот еще... Ну, чего это ты, Ленька?.. Я просто хотел...

— Нет, пойдем! — не отставал мальчик. — Я тебе покажу.

— Подождите... Леонид, не петушись! — Иван Савельевич притянул к себе Леню.

— Завтра утром пойдем. А теперь поздно — совсем свечерело. Да и ты устал — вон до каких пор ходил. Я было и чай шиповный вскипятил, тебя все нет и нет... Опять вот надо огонь разводить.

— А вы берестой не пробовали разжигать? — живо спросил Леня.

— Пробовал.

— Быстро сучки разгораются?

— Быстро. Береста — как порох!

Леня засмеялся.

— Я знал, что она вам понравится! — сказал он и, помолчав, добавил: — А вот чаю... чаю мне что-то не хочется.

— Иду берегом, а из канавки заяц выскочил. Ну прямо из-под ног, — ни к кому не обращаясь, проговорил тракторист и вздохнул. — Была бы под руками палка, может, и подшиб бы косого... Прямо к самой спине подводит живот. Хотя бы корочку какую...

Вдруг у него в руке, немного вытянутой вперед, очутилось что-то твердое и шероховатое. Он крепко сжал пальцы и, наклонившись к Лене, сдавленным голосом спросил:

— Ты чего?

— Это... — Леня замялся немного, — это коржик. Самый настоящий. Только я забыл про него. А вы кушайте с Иваном Савельевичем. Это гостинец моей сестричке от Саши... от друга, который в больнице.

— А ты себе оставил? — спросил Савушкин.

— Я себе тоже... Я всем поровну, —запинаясь, проговорил Леня и глотнул раскрытым ртом воздух.

Скоро на крутом берегу запылал костер.

С видом очень занятого человека Иван Савельевич старательно помешал палочкой ягоды шиповника в банке и поднял на тракториста спокойные глаза.

— Двадцать восемь спичек осталось, — сказал он и потряс коробком. — Беречь надо. Я так думаю: больше пяти на день расходовать нельзя. Три, скажем, на костер, две тебе на день на курево.

— Обойдемся. Я мало стал курить: папирос одна пачка осталась, — согласился тракторист.

Леня ломал хворостинки и, глядя на веселое пламя, напевал себе под нос:

След-дуза, пим-буза, 

Пим-буза, след-дуза...

Внезапно он замолчал и наморщил лоб.

«Что это такое я распеваю? — спросил себя Леня. — След-дуза, пим-буза... Ах, да! Надпись на доске... Но что же все-таки значат эти слова: «След дузаа птя»?.. А если рассказать о надписи Ивану Савельевичу и Андрею? Может быть, они скорее отгадают. Нет, уж лучше я сам как-нибудь. А то еще просмеют. Скажут, что я забиваю себе голову пустяками».

В полночь Иван Савельевич проснулся. В шалаше гулял острый сырой ветер. Савушкин приподнялся и сел. Было так темно, будто на глаза кто-то набросил черную повязку. Наклонившись, он протянул перед собой руку. Входное отверстие оказалось открытым.

— Ну и ветрище! — сказал Иван Савельевич себе под нос. — Доской закрывал, а ее, видно, отбросило куда-то.

Он пошарил вокруг, но под руку попался лишь кусок коры.

«Пропала доска. И чем бы это закрыть дыру? Боюсь, мои молодцы совсем продрогнут, — раздумывал Савушкин. — А вот так если, а? Шубняк у меня теплый, ему и ветер нипочем».

И он, тяжело ворочаясь и кряхтя, уселся у самого входа, загородив своей широкой спиной все небольшое отверстие, в которое можно было пролезть только на четвереньках.

Немного погодя завозился Леня. Громко чихнув, он плаксиво протянул:

— Дайте мне одеяло. У меня все внутренности обледенели.

— Ползи ко мне, Леня, — сказал Савушкин.

Ответа не последовало.

Минуты через две мальчик осторожно спросил:

— А вы кто такой будете?

— Ты что это, парень? Не проснешься никак, что ли?— не то удивился, не то испугался Иван Савельевич.

На минуту наступило молчание. Но вот Леня облегченно вздохнул и радостно закричал:

— Иван Савельевич!.. А мне это во сне...

Он подполз к Савушкину и, дыша ему в лицо теплом, прошептал:

— Андрей тоже тут?

— Нет. Он спит.

— Спит? Я когда проснулся, рядом никого не было. Иван Савельевич схватил Леню за руку:

— Совсем ты, Ленька, заспался! Ну-ка, пошарь.

— Не верите?

— Пошарь, говорю!

Леня засопел и пополз на коленях вглубь шалаша. Набокова в шалаше и впрямь не оказалось.

— Вот тебе на! Происшествие! — встревожился Савушкин. — А я, скажу тебе, и не подумал ничего плохого. Думал, ветром куда-то доску откинуло.

Помолчав, он добавил:

— Сиди, Леонид, а я пойду. Поищу пойду.

— И я тоже! — попросился Леня. — Вы в одну сторону пойдете, а я — в другую.

— Куда тебе! Заплутаешься!

— Что я, маленький?

— Сиди, говорю. Я скоро вернусь, — жестко проговорил Савушкин и вылез из шалаша.

Иван Савельевич ходил по поляне и во весь голос кричал:

— Андре-ей! Андре-ей!

Иногда до Лени доносились только обрывки слов: «а-а... эй... де-е...»

А через некоторое время голос Ивана Савельевича и совсем потерялся в протяжных завываниях ветра.

«Ушел, — решил Леня и пополз к выходу. — Я тоже сейчас уйду искать Андрея».

Но едва мальчик выглянул из шалаша, как от реки подул такой холодный и сильный ветер, что все вокруг загудело, застонало. В кромешной мгле не было видно даже протянутой вперед руки.