Весна Византии - [62]

― Кто-то сообщил великому визирю, что у нас на борту Юлиус и Легрант. Отряд янычар уже направляется в порт, чтобы арестовать их.

― Мастер Юлиус? ― воскликнула Катерина де Шаретти сердитым голосом. ― За что хотят арестовать мастера Юлиуса?

Николас обернулся к ней.

― У него оказались неподходящие знакомства… Некогда он служил у кардинала Бессариона. В этих местах Бессариона считают предателем православной церкви и врагом турков.

― А Джон? Чем им не угодил Джон? ― возмутился Годскалк, и Николас криво усмехнулся.

― Разве вы не знали? Он ведь едва не спас Константинополь. Его контрподкопы мешали саперам турков. Он служил под начальством Джустиниани Лонго, того самого Лонго, вождя генуэзцев… верного союзника семейства Дориа.

― Союзник Дориа? ― переспросил Годскалк.

― Он связан с ними приблизительно так же, как муж Катерины. Так что Джону опасность грозит сразу с двух сторон, и султан едва ли его пощадит. Однако мессеру Пагано нечего опасаться. Его нынешний поход к визирю оказался весьма успешным.

Мастер Юлиус, поверенный ее матери… Ладно, он сам виноват ― не надо было принимать сторону Николаса! И Катерина сказала;

― Мой супруг отнес визирю дары. Все так делают.

― Знаю, ― подтвердил фламандец. ― У меня были опасения на этот счет, однако он взял с собой черного пажа, а не белого.

― Николас, ― одернул его священник.

Катерина де Шаретти промолчала, а муж ее матери подошел ближе и, чуть помявшись, опустился на колени рядом с кроватью.

― Если ты и впрямь счастлива, никто не станет тебе мешать, ― промолвил он. ― Но если что-то пойдет не так, ты всегда сможешь обратиться к нам. Я буду в Трапезунде, с твоими друзьями и близкими людьми. Мы всегда будем рады видеть тебя.

― Вы мне не нужны, ― отрезала Катерина.

* * *

Они почти не разговаривали друг с другом по пути к парому, который должен был перевезти их через всю бухту Золотого Рога к тому месту, где стояла на якоре галера «Чиаретти», окруженная судами портовой охраны, битком набитыми вооруженными людьми. Монах-францисканец, принесший послание, оказался совершенно прав. Турки прислали отряд, чтобы захватить корабль. Разумеется, предлогом стал арест Джона и Юлиуса. На борту «Чиаретти» ждали лишь обычных таможенных чиновников и посланцев Порты. Им дали четкие указания: что делать и что говорить. Но никто не ожидал нападения отряда вражеских солдат. Разумеется, Николас готовился и к этому он всегда готовился ко всему… однако теперь жизнь двоих его друзей в опасности, их взяли в заложники, и никто толком не знал, что случится дальше.

«Слишком поздно», ― заявил Николас тогда, в Пере; и на миг Годскалк решил, что эти слова означают намерение бросить галеру на произвол судьбы после всего, что случилось в Модоне. Сейчас, похоже, повторялась ситуация с пожаром: тревожась за Катерину, Николас все же был вынужден покинуть ее ради спасения своих друзей, которым грозила не меньшая опасность, чем от пожара, ― и вновь благодаря стараниям Пагано Дориа. Никто кроме него не мог сообщить туркам, что Легрант и Юлиус находятся на борту; напомнить им о военных успехах Легранта; раскрыть связь между Юлиусом и Бессарионом. Втайне ото всех Дориа с самого начала держал судьбу этих людей в своих руках.

У самой воды, прежде чем спрыгнуть в шлюпку, Николас остановился.

― Постойте, вам лучше остаться в городе и приглядеть за Катериной.

Годскалк покачал головой.

― На корабле есть люди, которым я куда нужнее, а за ней приглядит Пагано Дориа.

Больше фламандец ничего не сказал.

На воде оказалось прохладно. Когда моряки начали грести, Николас достал из кармана фляжку, сделал большой глоток и, вытерев губы, предложил ее священнику. Тот, поколебавшись, последовал его примеру, закашлявшись от спиртного. Затем капеллан вернул флягу Николасу, и хотя тот еще дважды прикладывался к ней, но Годскалку предлагать не стал… Он ни разу не взглянул на свой корабль, и все это время не сводил взгляда с приближавшихся стен Стамбула, за которыми виднелся купол собора Святой Софии, ― некогда величайшей церкви в мире.

― О чем говорит вам это место? ― обратился бывший подмастерье к своему спутнику.

Годскалк посмотрел на него.

― Желаешь услышать проповедь о человеческих слабостях, алчности и отваге? Урок истории? Этот город говорит мне все то же самое, что и другие.

― Другие города? ― переспросил Николас. ― Я-то думал, что перед нами Новый Рим, Новый Иерусалим, вторая Мекка… ― Он вновь поднес было флягу к губам, но, поймав на себе взгляд карих глаз капеллана, осекся. Они подплывали к галере.

― Ты уверен, что сейчас подходящее время для этого, ― осведомился Годскалк. ― Ладно, если ты так хочешь узнать мои мысли… Зевс и Юпитер, бог латинян, греческий бог, мусульманский бог… Духовная мешанина. Я к такому привык… Подобно нашему лекарю Тоби, я лучше узнаю болезнь по запаху. А почему тебя это интересует?

Надо признать, что в данных условиях это был весьма странный разговор.

Николас пожал плечами.

― Сам не знаю. Просто чувствую в воздухе нечто омерзительное.

Они проплывали мимо кораблей портовой стражи, откуда на них таращились вооруженные люди в тюрбанах.

― Это из-за турков? ― спросил Годскалк. ― Или из-за Дориа?