Весна - [8]
Безусловно, – озадаченно говорит он.
Я хочу сказать, – говорит она, – все это как на блюдечке, да еще и история в подарок. Реальные люди волей случая в одном и том же месте, и при этом ничего не знают, не знакомятся. Так близко сталкиваются. В нескольких сантиметрах. Это уже само по себе гениально. Но у одной военная машина отняла брата, а у другого почти отняла рассудок. А то, что они пишут, меняет всё. Они разрывают шаблон. Они модернисты. Такие, как Золя и Диккенс, передают эстафету таким, как Мэнсфилд и Рильке – двум великим бездомным писателям, великим изгоям. Она была новозеландкой, а он – кем он был? Австрийцем? Чехом? Богемцем?
В книге он довольно богемный, – говорит Ричард.
Не в этом смысле, – говорит она. – Послушай. Британская империя и Германская перемалывают друг друга, словно два исполинских жернова, миллионы уже погибли, а они снова собираются перемолоть другие миллионы в следующей войне. Это было бы что-то с чем-то, Дубльтык. Ей-богу, что-то с чем-то. Скажи Терпу. Тоска по обалденному имперскому прошлому.
Я тебя слышу, – говорит он. – Да.
И за всем этим, – говорит Пэдди. – Все, что может значить гора.
В каком смысле, что может значить гора? – спрашивает Ричард.
Бог им в помощь в их швейцарской деревеньке, – говорит она, – и все эти огромные зазубренные акульи зубы Бога вокруг, как будто они уже на языке в гигантской пасти. В Швейцарии, так называемой нейтральной зоне, в воздухе тоже носятся споры следующей дозы имперского фашизма, которые переносятся по воздуху, как испанка.
Да, – говорит Ричард. – Точно.
(Боже, – думает он при этом. –
Что весь мир будет без нее делать?
Что я сам буду без нее делать?)
И это только начало, – произносит она. – Будет еще больше. Гораздо, гораздо больше. Я подумаю. Сделаю кое-какие заметки, хорошо, Дубльтык?
Ричарда переполняет физическое облегчение, как будто кто-то только что включил у него внутри теплый душ. Вполне возможно, он даже протекает от облегчения. Он смотрит на свою одежду, чтобы убедиться, что это не так. Это не так. Он снова поднимает голову.
Спасибо, – говорит он. – Пэдди, ты лучшая.
Но я не могу сделать все это за тебя, – говорит она.
Нет-нет, на это я даже не рассчитывал, – говорит он.
Он ей подмигивает. Она остается невозмутимой, с каменным лицом.
Ты и твои хотелки, – говорит она. – Да ты бы заставил меня прислать с того света историческое исследование, загробное эссе – Рильке то, Мэнсфилд сё, и даже тогда бы пожаловался на почерк.
Пэдди, – говорит он.
Тебе придется думать своей головой, – говорит она.
Я недотепа, Пэд, – говорит он. – Тебе ли не знать.
Нет, у тебя всегда был талант: ты видел голоса, – говорит она.
Ха, – говорит он.
(Недаром он ее так любит.)
Но тебе придется быть жестким, – говорит она. – Жестче, чем ты есть. Придется быть готовым сказать Терпу, с чего начинать.
Сделай эти заметки, Пэд, – говорит он.
Всегда можешь справиться в своем стареньком iPad, – говорит она.
Их старая шутка. Они смеются, как школьники. Под сводом прихожей появляется близнец, впустивший его через входную дверь.
Нам кажется, что, возможно, вам лучше уйти, Ричард, – говорит он. – У мамы немного уставший вид.
Рабочее название? – спрашивает Пэдди.
Она говорит это так, словно близнеца здесь нет. Ричард тоже его игнорирует.
Такое же, как у романа, – говорит он. – Чтобы убедить людей, что это экранизация книги, которую купила тьма народу, а значит, должно быть что-то хорошее.
А сам роман как называется? – спрашивает она.
Апрель.
Ах, – говорит Пэдди. – Конечно. Какое название для книги. Апрель.
Она закрывает глаза. Вдруг она кажется очень уставшей.
Он натягивает еще мокрый носок. Встает без туфель, снимает их с радиатора и держит за задники.
Она сжимает на столе кулак.
Простые цветы нашей весны – вот что хотелось бы еще раз увидеть, – говорит она.
Ричард натягивает промокшую туфлю. Морщится от холода.
Так вот что означает «поджилки трясутся», – говорит он.
Оставайся, сколько хочешь, – говорит она, не открывая глаза. – Приготовь себе обед. Навалом всего в холодильнике.
Тебе что-то приготовить? – спрашивает Ричард.
О боже, нет, – говорит она. – Кусок в горло не лезет.
Мы уже обо всем позаботились, спасибо, Ричард, – говорит близнец.
Она не открывает глаза. Машет рукой в воздухе над столом.
Сколько захочешь, – говорит она. – И забирай с собой эти книги, когда будешь уходить. Бери все тома с письмами. Там есть еще, под литерой «М». На полках.
Я не возьму твои книги, Пэдди, – говорит он. – Я ни за что не возьму твои книги.
Вряд ли они мне понадобятся, – говорит она. – Забери их.
По-прежнему 11:29.
Ричард вдыхает. Больно.
Все из-за Кэтрин Мэнсфилд.
Он слегка побаивается, что начнет «соматизировать» еще и лейкемию поэта Райнера Мария Рильке.
Говорят, Рильке вышел в розарий, который выращивал вокруг башенки, и сорвал несколько роз, поскольку в гости к нему приехала прекрасная женщина из Египта и он хотел встретить ее с цветами. Однако поэт уколол кисть или руку шипом на стебле. Ранка не заживала. В руке началось заражение. Другая рука тоже опухла. Потом он умер.
Он написал великое множество стихов о розах – в этом есть ирония, даже Ричард мог ее разглядеть, хотя на самом деле Рильке не из тех поэтов, которых Ричард много читал: до этого года он даже не слышал о нем. Теперь, после того как Ричард пробежал глазами немного о Рильке в интернете, ему пришлось бы сказать в разговоре с Пэдди, что он не совсем догоняет: как дерево может вырасти в ухе? Там же мало места.
