Она показала мне рисунок на странице. На рисунке был изображен кинжал. Что-то странное было у него с лезвием, но я не могла понять, что именно. Под рисунком вился текст, издалека напоминающий сложный узор.
— Что это?
— Они записали то, что видели и то, что им поведала та, которая убила Бессмертного. Это совсем короткий текст, но в нем ключ ко всему…
— Убила? Женщина?
— Да.
— Поэтому — я? Почему не ты? Почему не еще кто-то?
— Поймешь. Потом. Слушай.
Открой мир незримый, но будь и здесь.
Та же кровь приведет тебя к Нему.
Пролей свою — и увидишь его.
Но не смотри в глаза — там смерть.
«Та же кровь… пролей свою и увидишь его»… Ч-черт, как они все-таки любили красивые фразы, из-за которых не виден смысл.
Я сказала об этом Ласке. Ласка кивнула и что-то достала с полки, из-за книг.
— Он был убит этим, — она протянула мне странный нож со стеклянным лезвием.
Вот что было не так на картинке! Художник пытался изобразить прозрачное лезвие…
— Убит собственной когда-то дочерью, — продолжала Ласка, — вот что означает «та же кровь». Она вонзила нож сначала себе в живот — а потом ему в сердце. Говорят, он умер сразу.
— А… Там?
— И Там тоже. Одновременно.
* * *
— Я ухожу, — сказала Ласка, посмотрев в небо, облака на котором потихоньку меняли цвет с черного на серый, — рассвет близок. Впрочем, ему рассвет не страшен. Постарайся, Аля. Не ради нас, я понимаю, я отлично знаю, как ты к нам относишься, ради них.
Она показала на молчаливо стоявшего рядом Андрея.
— Пища, — ответила я, — какое вам дело до пищи. Паразиты вы все-таки… ничем не лучше остриц.
— Ты пытаешься меня оскорбить, — спокойно и тихо сказала Ласка, — зачем? Мы не паразиты, мы симбионты. Не будь нас, многое в человеческой истории было бы совсем другим… и это бы тебе не понравилось. К сожалению, для того, чтобы это понять, нужно много времени, а у нас его нет.
Она протянула руку, и тонкий палец, обтянутый шелковой перчаткой, указал на темную фигуру, появившуюся в конце аллеи.
— Удачи, — шепот был почти неслышен, словно слова сказал сам ветер. Ласка же бесшумно и поспешно исчезла, затерявшись во мгле пасмурных предрассветных сумерек.
— Пошли? — спросил Андрей.
— Я пойду одна. Ты останешься здесь. Не хватало еще тебе огрести.
— Слушай, я все-таки мужик, да? Посильней некоторых.
— Мда, — скептически ответила я, следя за приближающейся тенью, — стой тут, мужик. Если увидишь, что я упала или исчезла — беги. Хотя это не будет иметь уже никакого значения.
И шагнула навстречу одинокому прохожему.
* * *
Я смотрела в его глаза. В них было что-то завораживающее… И медленно, точно во сне, провела стеклянным лезвием по запястью…
Боль отрезвила меня. И Там мой двойник содрогнулся, на долю секунды потеряв из вида черную фигуру.
Данька усмехнулся, его совершенно не пугали мои действия.
— Ты не сможешь убить меня, — сказал он снова.
— Это ты так думаешь, — ответила я и выбросила вперед руку со стеклянным ножом. И то же самое в ту же секунду произошло Там.
В его глазах были удивление и обида. И кровь, сочившаяся из раны, была не черной, как у Настоящих, а обычной, красной. Но, соприкасаясь с воздухом, она дымилась и исчезала, не достигнув земли.
— Алена, — прошептал он с укоризной. Я едва удержалась от того, чтобы завопить и броситься к нему — упасть на колени, поддержать, остановить кровь, зажать рану, молить о прощении…
— Алена, — повторил он снова, — ты… но как?
— Я пришла к Исходу, — ответила я, — быть может, не совсем, но теперь я точно знаю, что доживу до него.
Он будто кивнул — но на самом деле просто голова у него упала на грудь, потом он рухнул на колени и тихо, словно человек, просто желающий отдохнуть, опустился на землю.
Я села рядом с ним, коснулась его ладони… Она была ледяной, но я все еще не могла поверить, что это — насовсем, навсегда…
— Аля, — Андрей обнял меня за плечи, — все позади…
— Да, — ответила я и, протянув руку, закрыла данькины глаза, мертво смотрящие в низкие облака.
Но даже это было зря — потому что его тело стало вдруг оплывать, оно стало прозрачным и растворилось в воздухе. В тот же миг исчез и его образ Там. Не осталось ни-че-го.
И небо наконец-то разразилось слезами. Горе его было ненастоящим — так, мелкий досадный дождичек, из тех, которые даже луж не оставляют… Но оно было единственным, кто плакал по Даньке. Потому что я — не могла. Уже. Потому что мой Данька умер еще тогда, метельным зимним вечером, в один день с отцом и Юркой, и я уже выплакала все положенные слезы.
Андрей поставил меня на ноги, встряхнул.
— Пойдем? А? Все кончилось, Ален…
Но он был неправ — все только начиналось. Потому что теперь я знала одну важную вещь — миров не два. Их больше, намного, и есть такой, где у меня все хорошо, и у Даньки, и вообще. Надо только найти его.
* * *
Вот так? Так просто?
Зеркало исчезло — вместе с раковиной под ним и куском стены. Кафель переходил в белое свечение. А на месте зеркала теперь был портал, выглядевший, словно дверь в соседнюю комнату — только дверь, обрамленную чуть слышно потрескивающей серебристо-белой короной света.
— Красиво, — сказал Андрей.
— Он скоро закроется. Это дело пары минут. Надо спешить.
