Вещий сон - [33]

— Прежде чем определить сумму, — с удовольствием беседовал Моргунков, плеснув себе в стакан и аккуратно отпив, — следует, к примеру, определить следующее.

И он всего за четверть часа перечислил 46 пунктов договора с дополнениями и примечаниями, включая прогонные и кормовые; их хотя и не было, но в соответствующих графах так и полагалось писать: «Не имеется».

— Хорошо, — сказал Невейзер. — Где подписывать?

— А что подписывать, коли сумма не оговорена еще? — удивился Моргунков. — И потом. Я вам привел образец одного договора, чтобы вы были в курсе и не говорили потом, что вам заплатили наобум. Но есть договора и другие...

Невейзер широко раскрыл глаза. Угадав причину его изумления, Моргунков отхлебнул водочки и сказал:

— Люблю, грешник, людей помурыжить. Но — притомился. Давайте-ка остановимся на договоре старинном и самом удобном, так называемом аккордном. Такой-то обязуется выполнить работу, такой-то принять и заплатить. Сдал, принял, сумма — и больше ничего. Назовите сумму.

Невейзер молчал, считая эти слова теоретическими, потому что запутался в потоке речи Даниила Владимировича.

— Назовите, назовите!

Раздосадованный Невейзер взял да и брякнул:

— Сто тысяч!

(Чтобы читателю представить реальную величину суммы, нужно уточнить, что дело было летом 93-го года; сравнивая с ценами и заработными платами — государственно объявленная минимальная равнялась, кажется, семи тысячам, — можно понять, что цену Невейзер объявил высокую.)

— Отлично! — воскликнул Моргунков. — Пишите заявление!

Дал чистый лист, ручку и продиктовал:

— Пишите: я, такой-то, прошу оплатить и так далее в размере ста тысяч.

Невейзер составил заявление, отдал Моргункову и хотел идти, но тот жестом задержал его, привлек внимание к бумаге. И косо написал: «Отказать!»

— Почему? — спросил Невейзер.

— Много.

— А сразу вы сказать не могли?

— Слова не задокументируешь. А тут любой увидит, каковы аппетиты наших, так сказать, подрядчиков и какова наша, так сказать, финансовая стойкость!

— Бюрократ вы! — сказал Невейзер, смягчая голос и намекая этим на то, что они говорят все-таки посреди празднества и допустима некоторая неформальность.

— Моя бы воля, — ответил Моргунков мрачно и тяжело, — я бы тебя до утра пытал, да ты тогда не наработаешь ничего. Я б вас, дармоеды!.. Жируете на нашем хребте — и еще недовольны! Ничего, прокормим! Мы, — привычные!

Невейзер никак не мог понять смены настроения Моргункова.

— Да я тебе из своего кармана! — кричал Даниил Владимирович. — На, подавись! — И совал Невейзеру смятые деньги.

— Я так не возьму, — тихо сказал Невейзер.

— Обиделся? Голубчик! Ну, прости дурака! — И Моргунков встал на колени перед Невейзером.

Желая прекратить эту сцену, Невейзер взял деньги. И сунул в карман. И это, я понимаю, для большинства читателей обидно, большинство интересуется: сколько же? Но на то и автор, чтобы знать все, и автор отвечает: Даниил Владимирович Моргунков уплатил Виталию Невейзеру за работу из своих денег восемь рублей рублями, пять трешниц, четыре пятерки и две десятки, что составило...

18

...впрочем, считать мне уже некогда — мне бы Невейзера не упустить, который рванулся, заслышав взрыв голосов, в эпицентре взрыва находился голос кавказца.

Вот оно! Началось! — думал он.

Но шум утих так же внезапно, как и начался. Тем не менее Невейзер пробился бы к Кате, если б на его пути не встал крепко, как надгробие, Филипп Вдовин в черном костюме, Филипп Вдовин, владелец попугая и обожатель Высоцкого.

— Мне некогда! — резко и твердо сказал ему Невейзер. Ему надоело церемониться.

— А я вас разве задерживаю? — И Вдовин даже посторонился.

Но тут Невейзер почувствовал необходимость о чем-то спросить его.

Он мучительно думал, вспоминал.

— Заколодило? — посочувствовал Вдовин.

Невейзер поморщился.

— Ничего подозрительного не заметили? — спросил он.

— А что вы считаете подозрительным?

— Ну...

Вдовин ждал.

Не дождавшись, молвил:

— Как вы думаете, почему я трезв?

Вопрос был равно неожиданным и сложным.

Невейзер пожал плечами.

— Я трезв, потому что слежу за вами. Я вас понял. Вы тут ведете разговоры об опасности, которая грозит невесте. Какой-то вещий сон. Бабушка Шульц опять-таки.

— Откуда...

— Лично я не имею привычки перебивать даже своего попугая, пока он не кончит начатой речи. Зачем вы сюда приехали? Что вы хотите сделать с этой девушкой?

— С какой?

— Изволите иронизировать?

— Я люблю ее, — сказал Невейзер и выпил из первого попавшегося стакана, взяв его из чьих-то рук, потому что вдруг понял, что это правда.

— Ее все любят.

— Я сильнее всех.

— Это недоказуемо.

— Она точь-в-точь моя бывшая жена. Которая погибла.

Вдовин с уважением помолчал.

— Тогда понимаю, — сказал он. — Но она и на мою покойную жену похожа. Почему у вас должен быть приоритет?

— А потому! — сказал Невейзер.

Вдовин опять помолчал, обдумывая аргумент.

— Ладно, — сказал он. — Я отступлюсь. Но с одним условием: снимите меня. Я хочу, чтобы меня таким запомнили.

И он приосанился и причесал гребешком чубчик.

— Света достаточно?

— Достаточно, — сказал Невейзер, поставил Вдовина под фонарем и снимал не меньше двух минут.

Вдовин застыл, как при фотосъемке, и не моргал.