Вещий Олег - [107]

Совет и вправду прошел спокойно. Он начался с пространной речи князя Воислава, в которой тот, никоим образом не касаясь частных вечерних бесед, напомнил о торжественном обещании Олега не воевать со славянами, а лишь объединить их под стягом княжича Игоря во исполнение когда-то данной князю Рюрику роты на верность и освободить всех от дани Хазарскому Каганату.

— Наместник конунга Олега на этом высоком Совете воевода Ставко подтвердит мои слова именем конунга русов.

— Олег не станет воевать со славянами? — насмешливо спросил неугомонный вятич, опережая Ставко. — А как тогда быть с Киевом? Разве его жители уже не славяне?

Это был хороший выпад. До сей поры князья спорили, думая только о себе и своих землях, стараясь во что бы то ни стало преуменьшить вред, который могли принести им русы или их союзники. Никто и не вспоминал о Киеве и киевлянах, поскольку это была всего-навсего цель Олега. Только цель, и ничего более. И, услышав напоминание о киевлянах из уст старшины вятичей, все как бы опомнились, прозрели и молча уставились на полномочного представителя конунга Олега.

«Сейчас они в это вцепятся, — лихорадочно соображал Ставко. — Там — славяне, тут — славяне, никто не может решать такие важные дела без участия киевлян. А киевляне приехать не могут, и все будут тянуть и отговариваться, отговариваться да тянуть…»

— От имени конунга русов Олега я, воевода Ставко, его наместник на этом высоком Совете, торжественно объявляю, что конунг не будет брать приступом славный город Киев. И после разгрома Аскольда для поддержания порядка введет в город столько своих дружинников, сколько позволит ему вече славного города Киева.

С большим вниманием и в полной тишине выслушав обещание конунга Олега, высказанное уполномоченным на то воеводой, все облегченно вздохнули и заговорили разом. «Ох и достанется же мне от Олега», — подумал Ставко, но подумал почему-то почти весело.

3

Сватовство Олега было принято вежливо, но без особого восторга. Сам Олег на эту сдержанность не обратил ровно никакого внимания, но Донкард приметил и уже на следующий день осторожно расспросил Биркхарда о столь заметной прохладе.

— Вчера я беседовал с конунгом Бертом, — сказал Биркхард. — Он счастлив, но и весьма озадачен, а мои враги в его окружении тут же подняли головы. Ведь конунг рузов не имеет наследника, а эта женитьба означает конец нашей самостоятельности. Будем откровенны, Донкард. Я — горячий сторонник родственного союза с русами, но если у Олега и Берты родится сын, то оба народа объединятся под его властью по обычаям наследования.

— А если дочь?

— Именно это я и сказал конунгу Берту. Тогда муж дочери Олега и Берты станет наследственным конунгом русов, а за Бертой останется наша земля. Но женщина не может быть конунгом, так кто же в действительности станет править нами тогда? Но что произошло, то произошло, и в Киеве мы сыграем великую свадьбу.

Олег не мог более задерживаться в Рузе. Добившись в качестве жениха свидания с невестой, он оставил в ее окружении Альвену с самыми широкими полномочиями и отбыл в Смоленск, где опять остановился на Смядыни.

Вскоре с Совета Князей вернулись князь Воислав и оба воеводы конунга. Олег не стал встречаться ни с Перемыслом, ни со Ставко, а сразу же уведомил Смоленского князя, что намеревается навестить его. Беседа состоялась с глазу на глаз, и очень довольный итогами Совета Воислав бесхитростно поведал конунгу, чего стоило ему и воеводам согласие славянских владык на беспрепятственный проход Олеговых войск через их земли. Рассказывал он со всеми подробностями, стараясь ничего не упустить и изо всех сил хвастаясь собственной хитростью. Олег слушал молча, хмурясь все больше, а когда князь закончил свое пространное изложение, сказал:

— Я благодарен тебе, князь Воислав, за твою прозорливую помощь.

От угощения он отказался и сразу же отбыл к себе. А прибыв на Смядынь, тут же повелел разыскать воеводу Ставко.

— Перстень, — сухо сказал он, как только Ставко вошел.

Ставко растерялся. Он не ожидал подобной суровости, не понимал, чем вызвана холодная неприветливость конунга. Молча протянул перстень и остался стоять, поскольку Олег сесть не предложил. Он даже не смотрел на своего воеводу и полномочного представителя, зло надевая перстень на палец, а перстень не пролезал, и зло возрастало. Олег так и не смог протолкнуть перстень на прежнее место, оставил это занятие и наконец-таки поднял на Ставко тяжелый взгляд.

— Ты скверно распорядился моим доверием, воевода.

— Прости, мой конунг, что не понимаю причин твоего гнева. Я добился полного согласия левобережных славянских земель на зимовку и свободный проход твоих сил и…

— С условиями? — негромко, но с нескрываемым гневом перебил Олег. — С остановкой всех подсобных ратей? Ты представлял меня, а кто смеет мне, конунгу русов, ставить условия? Кто?

— Роги более не союзники Аскольда, мой конунг. Зачем же славянам терпеть насилие диких ратей и тратить на них хлеб, когда им и без нахлебников его не хватает?

Ставко сказал эти слова в недопустимо резком тоне. Сердце гулко забилось в ожидании самых суровых последствий, но, к его глубокому удивлению, Олег только усмехнулся: