Вещи, которые они несли с собой - [9]
Так или иначе, таковы были мои убеждения, и в колледже я занимал умеренную антивоенную позицию. Ничего сверхрадикального, никаких сумасбродных выходок - не слишком активная агитация в пользу Юджина Мак-Карти да несколько скучноватых, написанных без вдохновения передовиц для университетской газеты. Интересно, однако, что это было чисто умственное занятие. Я вкладывал в него лишь энергию, почти всегда вызываемую отвлеченными устремлениями. Я не ощущал опасности для себя лично, не видел приближения перелома в жизни. С глупым упорством, глубина которого поныне остается для меня непостижимой, я уверял себя, что убийство и смерть не забредут в пределы моих владений.
Повестку принесли семнадцатого июня. Был влажный, облачный, тихий день. Я только что пришел с гольфа. Родители на кухне обедали. Я вскрыл конверт и пробежал несколько первых строк, чувствуя, как перед глазами сгущается кровавый туман. Голова наполнилась гулом. Вместо мыслей в мозгу раздавался беззвучный вой. Все разом смешалось. Я не подходил для этой войны. Я был слишком умен, слишком тонок, слишком… Но это же невозможно! Я был выше этого! Мой мир был совсем другим: Фи-Бета-Каппа, «Сумма Кум Лауде», руководство студенческим советом, стипендия для обучения в Гарварде. Ошиблись они там, что ли, в бумагах напутали? Какой из меня солдат, я же терпеть не могу бойскаутов, ночевки за городом, палатки, комаров, грязь! Мне делается дурно при виде крови, я не люблю выполнять приказы и не отличу ружье от рогатки. Я либерал! Ради всего святого, если им нужно пушечное мясо, пусть призовут какого-нибудь замшелого ястреба, или безмозглого патриота в твердой широкополой шляпе и со значком «Бомбить Ханой!» на груди, или смазливых дочерей Линдона Бейнса Джонсона, или все замечательное семейство Уэстморлендов, включая племянников, племянниц и новорожденного внука. Должен же быть закон, думал я. Поддерживаешь войну, считаешь ее необходимой - отлично; изволь тогда принять в ней участие. Езжай на фронт, залезай в окоп и проливай кровь. Да не забудь прихватить с собой жену там, или детей, или подружку. Закон чтобы такой был, думал я.
Помню, как у меня внутри все перевернулось, потом загорелась жгучая жалость к себе. Потом наступило отупение. За ужином отец спросил, что я намерен делать.
– Не знаю, - сказал я. - Посмотрим.
Летом 1968 года я работал на консервном заводе в моем родном городке Уортингтон, штат Миннесота. Завод специализировался в основном на свинине, и восемь часов в день я проводил у конвейера длиной в четверть мили, отчищая забитых свиней от сгустков сукровицы. Моя должность, наверное, называлась «кровочист». После убоя обезглавленную тушу взрезали вдоль брюха, выпотрашивали и подвешивали за задние копыта к ленте транспортера. Дальше вступала в действие сила земного притяжения. Когда туша приближалась к месту, где я стоял, почти вся жидкость из нее уже вытекала, но оставалась густая сукровица на шее и в верхней части грудной полости. Я отчищал ее при помощи брандспойта. Тяжелый, весом фунтов под восемьдесят, шланг подвешивался к потолку на толстом каучуковом тросе. Он упруго раскачивался вверх-вниз, и профессиональный навык состоял в том, чтобы управлять брандспойтом, не поднимая рук, а балансируя всем телом и перенося нагрузку на трос. На ручке находился курок, на кончике - металлический наконечник и стальная щетка. Когда туша проплывала мимо тебя, надо было наклониться вперед, одним движением приставить шланг к сгустку застывшей крови и нажать на курок. Щетка начинала вращаться, вода вылетала тугой струей, и слышно было, как струя бьет по мясу, превращая сукровицу в розоватую пыль. Работа не особо приятная. Я надевал очки, резиновый передник, и все равно стоял по восемь часов в день под теплым кровавым душем. Вечером я возвращался домой, пропахший свининой. Запах не смывался ничем. Даже после горячей ванны, когда я оттирал всего себя жесткой мочалкой, вонь оставалась, как от долго лежавшей ветчины или сосисок, густая свиная жирная вонь, въедавшаяся в кожу и волосы. Тем летом я не особо ухаживал за девушками. Я чувствовал себя одиноким и проводил много времени наедине с собой. А вот теперь еще и повестка.
Иногда по вечерам я брал у отца машину и колесил бесцельно по городу, исполненный жалости к самому себе, думая о войне, о консервном заводике и о том, что вся моя жизнь свелась к бойне. Я ощущал полное бессилие, как будто выхода не было вообще, как будто я скользил вниз по громадному черному туннелю и мир сжимался вокруг меня. Света в конце туннеля я не видел. Правительство отменило большую часть отсрочек для выпускников колледжей, очередь на запись в Национальную гвардию и в резервные войска была непомерно длинна, здоровье отменное, с просьбой о замене армейской службы на альтернативную нечего было и обращаться - ни религиозных убеждений, ни пацифистских выступлений. Да я и не считал себя противником всех вообще войн. Я полагал, что есть ситуации, когда нация вправе прибегнуть к силе для достижения своих целей - например, чтобы остановить Гитлера или пресечь другое зло; тогда я сам, вполне добровольно, пойду в бой. Но вся беда в том, что вместо тебя твою войну выбирает призывная комиссия.
Тема романа «На лесном озере» – психологическое эхо вьетнамской войны. Как действует на человека скрываемое много лет соучастие в военном преступлении? В какой мере мы можем его судить и осуждать? Обо всем этом автор говорит языком поэтическим, жестким и человечным – в лучших традициях американской литературы.
Тим О’Брайен — американский писатель, политолог и журналист, лауреат Национальной книжной премии и множества других национальных и международных премий.В 20 лет, прямо со студенческой скамьи, был призван в армию, чтобы отправиться служить во Вьетнам. Он пробыл всего год на этой войне — самый страшный год своей жизни, который, по собственному признанию писателя, оставил незаживающую рану в его сердце.Позже, когда боль пережитого ужаса начала стихать, он начал писать об этой войне — так, как может писать лишь тот, кто под обстрелом вжимался в землю, пропахшую порохом и кровью, терял друзей, убивал и видел то, чего не должен видеть никто и никогда.
В документальной повести рассказывается об изобретателе Борисе Михалине и других создателях малогабаритной радиостанции «Север». В начале войны такая радиостанция существовала только в нашей стране. Она сыграла большую роль в передаче ценнейших разведывательных данных из-за линии фронта, верно служила партизанам для связи с Большой землей.В повести говорится также о подвиге рабочих, инженеров и техников Ленинграда, наладивших массовое производство «Севера» в тяжелейших условиях блокады; о работе советских разведчиков и партизан с этой радиостанцией; о послевоенной судьбе изобретателя и его товарищей.
Труд В. П. Артемьева — «1-ая Дивизия РОА» является первым подробным описанием эпопеи 1-ой Дивизии. Учитывая факт, что большинство оставшегося в живых рядового и офицерского состава 1-ой Дивизии попало в руки советских военных частей и, впоследствии, было выдано в Особые Лагеря МВД, — чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, в настоящее время восстановить все точные факты происшествий в последние дни существования 1-ой Дивизии. На основании свидетельств нескольких, находящихся з эмиграции, офицеров 1ой Дивизии РОА, а также и некоторых архивных документов, Издательство СБОРН считает, что труд В.
Когда авторов этой книги отправили на Восточный фронт, они были абсолютно уверены в скорой победе Третьего Рейха. Убежденные нацисты, воспитанники Гитлерюгенда, они не сомневались в «военном гении фюрера» и собственном интеллектуальном превосходстве над «низшими расами». Они верили в выдающиеся умственные способности своих командиров, разумность и продуманность стратегии Вермахта…Чудовищная реальность войны перевернула все их представления, разрушила все иллюзии и едва не свела с ума. Молодые солдаты с головой окунулись в кровавое Wahnsinn (безумие) Восточного фронта: бешеная ярость боев, сумасшедшая жестокость сослуживцев, больше похожая на буйное помешательство, истерическая храбрость и свойственная лишь душевнобольным нечувствительность к боли, одержимость навязчивым нацистским бредом, всеобщее помрачение ума… Посреди этой бойни, этой эпидемии фронтового бешенства чудом было не только выжить, но и сохранить душевное здоровье…Авторам данной книги не довелось встретиться на передовой: один был пехотинцем, другой артиллеристом, одного война мотала от северо-западного фронта до Польши, другому пришлось пройти через Курскую дугу, ад под Черкассами и Минский котел, — объединяет их лишь одно: общее восприятие войны как кровавого безумия, в которое они оказались вовлечены по воле их бесноватого фюрера…
Ричмонд Чэпмен — обычный солдат Второй мировой, и в то же время судьба его уникальна. Литератор и романтик, он добровольцем идет в армию и оказывается в Северной Африке в числе английских коммандос, задачей которых являются тайные операции в тылу врага. Рейды через пески и выжженные зноем горы без связи, иногда без воды, почти без боеприпасов и продовольствия… там выжить — уже подвиг. Однако Чэп и его боевые товарищи не только выживают, но и уничтожают склады и аэродромы немцев, нанося им ощутимые потери.
Новая книга пермского писателя-фронтовика продолжает тему Великой Отечественной войны, представленную в его творчестве романами «Школа победителей», «Вперед, гвардия!», «Костры партизанские» и др. Рядовые участники войны, их подвиги, беды и радости в центре внимания автора.
8 сентября 1943 года, правительство Бадольо, сменившее свергнутое фашистское правительство, подписало акт безоговорочной капитуляции Италии перед союзными силами. Командование немецкого гарнизона острова отдало тогда дивизии «Аккуи», размещенной на Кефаллинии, приказ сложить оружие и сдаться в плен. Однако солдаты и офицеры дивизии «Аккуи», несмотря на мучительные сомнения и медлительность своего командования, оказали немцам вооруженное сопротивление, зная при этом наперед, что противник, имея превосходство в авиации, в конце концов сломит их сопротивление.