Весенний поток - [19]

— Александр Пантелеймонович, — с укоризной говорит он, — неужели во всей Астрахани вы не найдете ниток?

— Нет, Сергей Мироныч. Перевернули вверх дном базы, раскопали бывшие портняжные мастерские, дважды сам ездил к морякам.

— А частников-портных спрашивали?

— Конечно. Ну, набрали угрозами да лаской, в обмен на сахар и карамель, мотков шестьдесят да катушек штук, наверное, сто — и баста. А ведь нам нужно в двадцать, в тридцать раз больше.

— Забавное дело, — поворачиваясь ко мне, говорит Киров, — все есть для того, чтобы сшить бойцам одежду: и сукно, и бязь, и хаки, а вот ниток, простых ниток — нету. — Он качает головой и, пристально глядя в окно, задумчиво добавляет: — Да не может же этого быть, товарищи, чтобы нельзя было одеть бойцов.

— А что же делать, Сергей Мироныч? — упавшим голосом спросил Ковалев.

— Вот и думай, что делать. Ты, Александр Пантелеймоныч, в старой армии был?

— А как же! Протрубил прапорщиком больше года, — не понимая, зачем его спрашивают, отвечает Ковалев.

— Значит, знаешь, что такое для солдата шинелька да теплые штаны.

— А как же! Первое дело, без них как без рук.

— Ну вот, что же меня спрашиваешь, что делать? Подумай, пошевели мозгами — и найдешь ниток.

— Да я, Сергей Мироныч, прежде чем до вас идти, десять раз голову ломал, целую ночь думал... Ни-че-го! — разводя руками, сокрушается Ковалев.

— Все же подумай еще! Ниток нет, так?

— Так, Сергей Мироныч, — печально отвечает Ковалев.

— А шить надо?

— Нужно, Сергей Мироныч.

— В таком случае следует найти заменители.

— Какие?

— Любые, лишь бы они заменили нитки. Ну, подумай, что у нас есть подобного на складах?

Ковалев поднимает голову, задумывается, почесывает лоб и неопределенно мычит «гм-м», пожимая плечами.

Киров кивает на него головой и шутливо произносит:

— Алхимик!

Ковалев напряженно думает. Я, чтобы не мешать беседе, беру свежий номер «Красного воина» и читаю сводку о боевых действиях на фронтах.

— Ну, давай вместе подумаем, — подписав какую-то бумагу и откладывая ручку, говорит Киров. — Что у тебя есть подходящего в хозяйстве?

— Да, кажется, что ничего такого и нет, — перебирая в памяти имущество своих складов, говорит Ковалев. — Есть бязь, серые солдатские папахи, ботинки армейские, ремни, подсумки. — Киров, кивая головой, внимательно слушает его. — Ватные брюки, этих немного, — с хозяйской точностью продолжает начснаб, — обмоток пудов до сорока...

— Чего, чего? — перебивает Киров.

— Обмоток. Вот таких, — поднимая ногу и показывая обмотку, говорит Ковалев.

— А ну, снимай ее, — приказывает вдруг Киров.

Ковалев медленно, сначала с недоумением снимает обмотку, глядя на Сергея Мироновича, и, вдруг просияв, радостно смеется, восторженно глядя на Кирова.

— Ну-с, сейчас проверим, — надрезая край обмотки и начиная разматывать ее, говорит Киров.

Не дожидаясь конца этого эксперимента, Ковалев быстро сбрасывает вторую обмотку.

— Ну, чем не нитки? Говори, пойдет на шитье, пригодится? — держа на длинной толстой нитке болтающуюся обмотку и продолжая распускать ее, спросил Киров.

— Так точно, Сергей Мироныч, — по-солдатски кричит обрадованный начснаб, — пойдет, нитка что надо! Теперь нашьем всего, — и он бросается к двери.

— Постой, постой! Значит, нашьем?

— Нашьем! — уверенно отвечает Ковалев.

— А обмоток хватит? Не оставишь армию без них?

— Хватит. Этого добра и на то и на другое найдется. И как это мне самому в голову не пришло? — хлопая себя по лбу, бормочет Ковалев.

— Один ум хорошо, а два лучше — говорит старая русская пословица. А теперь, товарищ Ковалев, доложите мне, когда будет пошито нужное обмундирование?

— Сегодня начнем шить, товарищ Киров, через двенадцать дней кончим, — вытягиваясь в струнку, докладывает Ковалев.

— Ну, тогда иди, действуй, Александр Пантелеймонович, — делая в блокноте отметку о сроке, отпускает его Киров.

Мы остаемся одни.

— Сергей Миронович, я все обдумал.

Его лицо меняется. Оно сосредоточенно, глаза внимательно смотрят на меня.

— Я все продумал, взвесил и готов в дорогу.

Киров улыбается.

— Уже и «в дорогу», горячая голова. Вы пойдете, но не сейчас, и не завтра, а мы с вами еще поработаем, потрудимся и подумаем, как сделать это с наименьшим риском и с наибольшей пользой для нас. С сегодняшнего дня займемся подготовкой к зафронтовой работе, дело это нелегкое. — Он роется в столе, достает небольшую черную клеенчатую тетрадь и, передавая мне, говорит: — Возьмите, почитайте ее, выучите наизусть все, что написано на страницах четвертой и одиннадцатой. Это заповеди разведчика, и вы их должны знать, как «Отче наш». Он смеется и спрашивает: — А вы еще помните эту молитву?

— Помню, Сергей Миронович.

— Ну так идите домой и прилежно изучайте. Теперь ежедневно, до вашего ухода, мы будем заниматься этой работой.

Уже пятые сутки под руководством Кирова я изучаю маршруты, адреса, явки, клички, имена людей, которых нужно будет найти и использовать в работе по ту сторону фронта. Задача нелегкая еще и потому, что нельзя иметь с собой ни одного бумажного клочка, ни одной записи. Все надо крепко хранить в голове.

— Для разведчика основное — воля, хладнокровие и память, — говорит Сергей Миронович. — Не теряйтесь ни при каких обстоятельствах. Надо работать так, чтобы ни один ваш жест, ни одно движение не показались подозрительными окружающим. Говорите мало, старайтесь избегать общественных мест, не подлаживайтесь под говор и привычки мало знакомой вам среды. Вы — военный, интеллигент, таким именно и будьте в тылу врага. Не доверяйте никому, не рискуйте напрасно. Нами отправлены еще товарищи в разные места, делайте только то, что задано вам, но прислушивайтесь ко всему, суммируйте виденное и слышанное, отбрасывая лишнее, даже если оно и очень приятно вашему сердцу. Не делайте ни одной записи, все храните в голове.