Весенний подарок. Лучшие романы о любви для девочек - [2]

Второй Марининой любовью стал Фелик Лившиц. С ним ее посадили за одну парту в первом классе. Мелкого и жутко кудрявого Фелика все дергали, щипали и дразнили Носопырой. Носопыра у Лившица действительно была неслабая: с внушительной горбинкой и круто вырезанными ноздрями. Марина тут же взяла Фелика под свое покровительство и любила его вплоть до девятого класса. На нынешнюю торжественную линейку, посвященную празднику Первого сентября, Лившиц неожиданно для всех явился сильно вытянувшимся, с несколько развившимися, модно постриженными кудрями и носопырой, которая перестала быть ему велика. Девчонки Марининого 9-го «Г» тут же постановили:

1) Что Лившиц стал похож на библейского персонажа.

2) Что ему больше не к лицу прозываться какой-то там Носопырой или даже Феликом, а потому стоит звать его полным именем — Феликс, и начали наперебой строить ему глазки.

Марина же моментально утратила к Лившицу интерес и даже пересела со старого места, на котором просидела целых семь лет, к своей подруге Милке Константиновой. На Маринино место к Феликсу тут же припорхнула Лена Слесаренко, а Маргарита Григорович, по прозванию Марго, опоздала, и потому ей пришлось довольствоваться не слишком выразительным Алешей Пороховщиковым.

Некоторое время Маринино жалостливое сердце оставалось пустым, пока она не сообразила, что в их 9-м «Г» есть, по крайней мере, еще двое, кто нуждается в ее опеке и покровительстве. Таким образом мы наконец и подобрались к Рыбареву и Криворучко.

Богдан Рыбарев, которого, смотря по обстоятельствам, звали то Рыбой, то Рыбарем, был абсолютно серым, неприметным троечником, временами сбивающимся на абсолютные «пары», и одновременно сыном школьной уборщицы тети Люды. Илья Криворучко, наоборот, являлся зубрилой, отличником и сыном директора фабрики детских игрушек «Карлсон». Понятно, что ему приходилось отзываться на Кривую Ручку или, на худой конец, на Карлсона.

Рыбарь занял освободившееся место в Маринином сердце по причине своей бедности. Никто в школе хуже его не одевался, если не считать всякую мелкоту, которая еще просто не доросла до осознания справедливости первой части поговорки «по одежке встречают». Мать Рыбаря, уборщица тетя Люда, имела, помимо Богдана, еще троих Рыбарей: близняшек Олю и Толю, которые учились в пятом классе, и первоклассника Ромочку. Все Рыбари, как один, были одеты в жалкие застиранные кофтенки и джинсики из магазинов секонд-хенда и одинаково презирались школьниками своей возрастной категории. Сначала Марина начала жалеть всех Рыбарей скопом, но потом решила не распыляться и сосредоточиться на Богдане. Она сама предложила ему к списыванию ежедневные домашние задания по любому предмету, а на контрольных пересылала записки с решениями уравнений и задач его варианта, хотя сама сидела на другом. На диктантах она садилась с Богданом за одну парту. Классная руководительница, которая одновременно была и русачкой, смотрела на это даже одобрительно, потому что в противном случае Рыбарь делал бы столько ошибок, что оценивать его работу приходилось бы отрицательным числом. Надо сказать, что Богдан Рыбарь принял неожиданно свалившиеся на его голову Маринины благодеяния благосклонно и даже сердился, если она вдруг заболевала накануне «контрошки» или диктанта.

Одновременно с Рыбарем Марина полюбила и Кривую Ручку (он же Карлсон). В отличие от Рыбаря, Илья Криворучко был весьма зажиточным человеком по причине директорства папы. Учился он отлично, а потому ни в чьей помощи на ниве образования не нуждался. Марина решила полюбить его за некрасивость, неказистость и низкорослость. В отличие от Рыбаря, Карлсон Марину боялся и был счастлив, когда ее по какой-нибудь причине не было в школе. Ему гораздо привычнее и спокойнее было получить очередной подзатыльник от Вадима Орловского, чем выслушивать, как Митрофанова стыдит Вадика за то, что он обижает слабого и беззащитного Карлсона. Карлсон и сам знал, что беззащитен, хотя иногда ему казалось, что его беззащитность уже почти незаметна постороннему глазу, но именно тут-то и вылезала Митрофанова и всем об этом напоминала.

К слову, тут надо сказать и об Орловском. Он являлся «первым парнем на деревне» 9-го «Г» и еще знаменитым хоккеистом юношеской сборной Марининого района. Он был длинноног и длинноволос. Волосы небрежно убирал в хвост, а ноги засовывал то в запредельной фирменности джинсы, то в такие штаны на молниях и заклепках, которым и названия-то еще не придумали. Девчонки млели, когда он с ними заговаривал, а имя его произносили с придыханием и нараспев: «Ва-а-ди-ик». Понятно, что при наличии выигрышных внешних данных, хорошей физической формы, материального благополучия, приличной успеваемости и общей счастливости Орловский абсолютно ничем не мог заинтересовать Марину Митрофанову. Она никогда без надобности не смотрела в его сторону, в случае необходимости называла строго официально Вадимом и никогда при разговоре с ним не закатывала глазки и не делала дебильного лица, как все остальные девчонки. Орловского это удивляло, задевало, и он все чаще останавливал взгляд своих светлых глаз на Митрофановой. Надо сказать, что он уже давно отметил и ладную Маринину фигурку, и пушистые светлые волосы, завязанные в такой же хвост на затылке, как у него самого, и ясные голубые глаза, и ямочки на щеках, появлявшиеся, когда она улыбалась. Он даже как-то пару раз после занятий попытался завязать с ней легкий треп, чтобы ненавязчиво, между делом, пригласить прогуляться, но она, сославшись на какие-то важные дела, тут же уходила домой. Неотразимому Вадиму Орловскому оставалось только сожалеть, досадовать и удивляться странной Марине Митрофановой.