Весенний марафон - [21]

– Д-девочки! – закричал мужчина, в один шаг преодолев пространство крошечного кабинетика и сгружая все принесенное на стол. – Будем п-пить шампанское!

– С чего вдруг? – изумилась Катерина и на всякий случай взглядом попросила Татьяну не уходить – мало ли что.

Но та уходить и не собиралась. Как же – не надо ни подслушивать, ни подглядывать, сиди и наблюдай, красота!

– А в-вы мне п-понравились очень! – сияя своей расчудесной улыбкой, сообщил мужчина. – Еще на ф-фотографии вот этой. – Он ткнул пальцем в газету на столе. – А в жизни вы еще л-лучше! М-меня Василием з-зовут, а в-вас?

– К-Катериной… – тоже споткнувшись от растерянности, сказала Катерина.

– Татьяна, – жеманно вставила секретарша, но ею гость не заинтересовался. А вот Катерине галантно поцеловал руку.

– У вас с-стаканы есть? – оглянулся он по сторонам. – А то я одноразовые к-купил.

Но Катерина уже успела прийти в себя. Пить шампанское из одноразовых стаканов она категорически отказалась, сославшись на строжайший запрет начальства, касающийся распития спиртных напитков на рабочем месте, цветы в целлофане небрежно бросила на угол стола, зефир отдала Татьяне, торт велела забрать обратно. Сникшего Василия усадила за стол, продиктовала ему текст объявления, быстро и четко задавая вопросы, сунула в руки торт – и выпроводила вон, сообщив, что пишет досыл. Василий покраснел, то есть из красного стал бордовым, а заикаться стал так сильно, что едва выговорил «д-до с-свидания» – и выкатился вон.

– Лихо ты с кавалером! – захохотала Татьяна, когда за Василием закрылась дверь. – По-моему, он в тебя влюбился, а, Кать? Смотри, мужик что надо. – Она взяла заполненный Василием купон и принялась читать. – Нет, ты послушай: 39 лет, шофер, непьющий (вот врет – а шампанское?!), разведен, живет один, квартира двухкомнатная, машина «Жигули»! Герой-любовник! Ну подумаешь, заикается! Какие люди, а?

– Только таких ухажеров мне и не хватало, – пробормотала Катерина, уязвленная тем, что странный мужчина выбрал в качестве объекта своей симпатии ее, а не Татьяну. Почему-то ее обидел напор наглого мужика с красной рожей, кроличьей шапкой и железными коронками. С чего это он взял, что она будет с ним пить шампанское? Болван! А зимние полудохлые красные гвоздики она вообще ненавидит! И чтобы утихомирить охватившее Татьяну веселье, она сказала:

– Слушай, Бабин сказал, что если ты будешь про него трепаться – уволит. Точно уволит, я его знаю, имей в виду.

Нужный эффект был достигнут, теперь и Татьяна сидела с оскорбленным видом, молча переживая из-за людской подлости. Вот самодур! А строит из себя интеллигента! Ну ничего, она все равно все узнает и будет рассказывать. Но только проверенным людям. И Катька хороша – нет чтоб вступиться. Татьяна молча встала и, прихватив коробку с зефиром, направилась к выходу. В коридоре никого не было. За порогом сиротливо стоял торт.

Если бы Катерине кто-то сейчас сказал, что сегодняшняя встреча с наглым мужиком в милицейской рубахе и кроличьей шапке во многом изменит ее жизнь и жизнь других людей, он получил бы в лицо этим самым тортом. Но к счастью, нам не дано предугадать… и торт был за милую душу съеден мальчишками из компьютерного отдела, которые жили возле своих компьютеров и домой уходили редко, поэтому в течение дня съедали все, что не приколочено.

Василий резко вырулил со стоянки, едва не задев задним бампером стоявшую напротив машину. От этого расстроился еще больше, потому что только вот аварии ему и не хватало, у него за последние десять лет вообще ни одного нарушения нет, в связи с чем начальник гаража на него не надышится. Просто в последние дни он сам не свой, от беспричинной тревоги валится все из рук.

…Тревога поселилась в нем в тот самый момент, когда он, тоскливо пережевывая безвкусный бутерброд, открыл газету и пробежал глазами объявления о знакомстве. Но сперва Василий не понял, в чем дело, решил, что это он из-за ссоры с Димкой так дергается. Заболела голова, он померил давление – нормальное, но на всякий случай все же выпил таблетку. К вечеру боль прошла, но тревога и ожидание только усилились. Он вдруг почувствовал, что что-то должно произойти. Такое чувство он испытывал в детстве. Васина мать работала маляром на стройке, ездить приходилось далеко, и она приводила младшего сына в садик ни свет ни заря, раньше всех других детей, часто даже раньше воспитателей, и тогда Васька сидел в кухне, возле поварихи, которая варила манную кашу на завтрак. И забирала его мать едва ли не самым последним. В комнате было уже пусто и тихо, нянечка прибирала игрушки, ворча что-то вроде «совести у людей нет, а я тут из-за них сиди». Зимой темнело рано, он прижимался лицом к стеклу, загораживаясь ладошками от света, и высматривал мать. Каждый раз он панически, до замирания сердца боялся, что мама не придет, вдруг что-то случится, она заболеет или сломается троллейбус, – и тогда он останется на ночь в пустом садике совершенно один, как грозится нянечка. Это сосущее чувство тревоги, ожидания и надежды осталось в нем навсегда, как и привычка прижиматься лицом к оконному стеклу – особенно зимой…