Весенний этюд в кошачьих тонах - [19]

Первые две недели после взрыва люди дежурили во дворах всю ночь, жгли костры, взрослые и даже дети, пока не начинали слипаться глаза, и родители не уводили их сонных или не уносили спящих. В одно из таких дежурств я увидела ту белую кошку. И хотя она была глухой, как это часто бывает у белых кошек, но от громких звуков и резких движений она прыгала на хозяйку и в страхе впивалась ей когтями в плечо. Когда я что-то спросила у хозяйки про кошку и теракт, у той едва не случился нервный срыв. Раньше эти двое жили через дорогу от того дома… Почти два месяца город буквально лихорадило. Той же осенью во всех домах двери подъездов стали железными с замками или домофонами. Не меньше года всех нервно передёргивало при упоминании трагедии. Многие из тех, у кого были деньги, уехали беженцами за границу…

А для нас с мамой хуже всего было то, что отец после этого начал сильно пить. Дело в том, что в первый же день после взрыва на развалинах того дома погиб его друг. Его придавило съехавшей плитой прямо на глазах у отца. Незадолго до этого дядя Саша, так звали друга, развёлся с женой. Забрав сына, «бывшая» уехала к матери в деревню. На нервной почве дядя Саша, эмчеэсовец с большим стажем, просто потерял бдительность. А отец во всём винил себя!

Это, правда, страшно, когда близкий тебе человек несколько дней подряд ничего не ест, а только пьёт в одиночку не меньше бутылки белой в день… Мы с мамой старались помочь ему победить зелёное зло, мы надеялись, что он вот-вот придёт в норму. Но ничего не помогало. Потом начались ни к чему не приводившие скандалы, слёзы матери от бессилия. И так продолжалось последние пять лет. Понимаешь, — Аля подняла на Робку глаза, полные слёз, — я очень люблю своего отца! Но я не могла больше всего этого выносить, я не могла всего этого видеть! Я сбежала оттуда, понимаешь, сбежала. Как бегут крысы с тонущего корабля. Я струсила! Я — трусиха и дезертир, понимаешь?

Алечка опустила глаза и на льняную салфетку полились крупные слёзы. Роб пересел рядом с ней, обнял её за плечи и поцеловал в мокрую от слёз щёку.

— Успокойся, пожалуйста! Это — неправда! Ты не струсила! Просто грустному настоящему ты предпочла светлое будущее. Ты сделала правильный выбор! И не забывай, что дети — это будущее их родителей! А если бы ты осталась с ними и их проблемами, у них бы не было будущего! А ещё, мне кажется, что если у тебя всё получится, то, возможно, твой папа бросит пить уже даже потому, что не захочет быть слабее собственной дочери. Ведь он — сильный человек, хоть и болен сейчас. Его надломило эмоциональное потрясение, значит, и вылечить его можно только положительными эмоциями. Ты можешь, и ты должна помочь ему исцелиться! А я как смогу буду помогать тебе!

— Ты, правда, веришь в это или говоришь так, только чтобы меня успокоить? — перестав всхлипывать, посмотрела на него Аля.

— Можешь считать, что я просто поделился с тобой выводами, которые сделал ещё лет в семь, когда занимался танцами. Помнишь, я тебе рассказывал? Так вот, для меня тогда выше и дороже всех призов были счастливые мамины глаза. Я понял тогда, что она и выжила-то только для меня и благодаря мне. И с тех пор я просто знаю, что должен добиться всего ещё и для того, чтобы была счастлива моя мама! И я буду стараться и делать всё, чтобы не разрушить маминых надежд. Понимаешь?

— Я тебе верю! — твёрдо произнесла Аля и, подняв на Робку всё ещё влажные от слёз глаза на уже улыбающемся лице, заметила вдруг, что у того тоже глаза на мокром месте. — На все двести процентов верю! — уже мягко добавила она.

— И ещё! — Роб сжал губы в тонкую линию, — твой отец очень любит тебя! Я это знаю! Я чувствую это… через тебя… Ты… береги его… пока он с тобой!.. А он всегда с тобой, где бы ты ни была. И он каждый день думает о тебе!

— Я знаю! Спасибо тебе, милый Робочка! Ты просто не представляешь, что ты для меня сейчас сделал! — девочка набрала воздуха в грудь и с облегчением выдохнула, глядя на парня полными благодарности глазами. — Извини, может сейчас не время, но ты не мог бы рассказать мне, что случилось с твоим отцом? — вдруг попросила она.

— Теперь мне кажется, что ты тоже читаешь мои мысли, как мама, — грустно улыбнулся Робка, — мне самому уже очень хочется рассказать тебе об этом.

— У нас сегодня разговор про пап. — В ответ улыбнулась Аля.

Робка на минуту задумался, собрался с мыслями и начал:

— Он погиб! В неравной схватке! Я с полным правом могу считать его героем. Только погиб он немного глупо. Наверное, как все герои… «Безумству храбрых…» Я думаю, он простит мне это мнение. Если слышит меня сейчас с небес. Мне кажется, он сам так считает. Его смерть была ошибкой. Его ошибкой. Роковой! Я не знаю, что бы я сейчас отдал, чтобы он был с нами, радовался нашим с мамой достижениям и видел, что у нас всё хорошо.

Срочную службу отец отслужил в воздушном десанте! И не просто в десанте, а в ДШБ — десантно-штурмовой бригаде. Это такие русские Рэмбо — всё виды оружия, рукопашный бой на высочайшем уровне, крепкие нервы и психика, молниеносная реакция, в общем, полный боекомплект! А в начале девяностых, как многие тогда, он занялся челночным бизнесом — просто надо было как-то кормить семью. Он ездил коммерческими рейсами в Москву за товаром. И в один из таких рейсов что-то пошло не так. Автобус захватили вооружённые бандиты и начали, как в американских боевиках, обирать коммерсантов. Отец прекрасно владел техникой рукопашного боя на ограниченном пространстве. Просчитав всё до мелочей, он в доли секунды уложил на пол всех троих грабителей и… получил пулю в спину, прямо под сердце — четвёртый всю дорогу ехал в автобусе. Воспользовавшись замешательством, здоровенный мужик выбил у стрелявшего пистолет, едва не сломав ему руку, остальные пассажиры связали ещё не очухавшуюся троицу. Деньги были спасены, а отца спасти не удалось — мобильников тогда ещё не было, до поста ГАИ его довезти успели, а до больницы он уже не дотянул. Вот такой «глупый героизм»! Жизнь человека дороже любых денег…