Весёлый Пушкин, или Прошла любовь, явилась муза… - [3]

* * *

Пушкин обладал ярким нестандартным воображением. В Захарове у них в доме жила молодая душевнобольная девушка, дальняя родственница. Ей отвели отдельную комнату. Близкие думали, что ее можно вылечить испугом, провели в помещение, где она жила, кишку пожарной трубы, чтобы неожиданно обдать ее холодным душем. Саша в это время гулял в роще, воображая себя богатырем, и ловко сбивал палкой верхушки растений. На обратном пути во дворе он встретил свою безумную родственницу, растрепанную, мечущуюся в крайнем возбуждении. В испуге она кинулась к мальчику: «Братец, меня принимают за пожар!». Александр мгновенно нашелся и успокоил бедную девушку словами, что ее просто приняли за цветок, который хотели полить.

* * *

Учился юный Пушкин лениво, одна страсть владела им – страсть к чтению. Илиада, Одиссея, биография Плутарха, французские классики – любимые книги детства. Библиотека отца была составлена с истинным вкусом библиофила. Великолепный французский слог, восхищавший французских литераторов впоследствии, шлифовался с младых ногтей. А вот над четырьмя правилами арифметики Саша заливался горькими слезами и искренне не понимал математических закономерностей, особенно деления. Полагаясь на свою великолепную память, Пушкин старался отвечать заданный урок после сестры, а если опрос начинали с него, ничего не знал. Заставить способного мальчика заблаговременно учить уроки было трудно.

* * *

Известный русский писатель Иван Иванович Дмитриев однажды посетил Пушкиных, когда будущий поэт был еще маленьким мальчиком. У Александра были очень красивые кудри и немного африканские черты лица. Дмитриев стал подшучивать над оригинальным личиком Пушкина и сказал:

– Посмотрите, ведь это настоящий арабчик!

Десятилетний мальчик рассмеялся и неожиданно звонко и задорно ответил:

– Зато отличусь этим и не буду рябчик!

Можно себе представить удивление и смущение старших. Лицо Дмитриева было обезображено рябинами, и все поняли, что мальчик, в свою очередь, дерзко подшутил над ним.

* * *

Пушкин весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень невелики, особенно по части логики.

А. П. Куницын, преподаватель логики и философии

* * *

Очень ленив, в классе невнимателен и нескромен, способностей неплохих, имеет остроту, но, к сожалению, только для пустословия, успевает весьма посредственно.

Я. И. Карцев, преподаватель математики и физики

* * *

Легкомыслен, ветрен, неопрятен, нерадив, впрочем, добродушен, усерден, учтив, имеет особенную страсть к поэзии.

Г. С. Чириков, гувернер лицея

* * *

Воспитанникам Лицея было задано написать в классе сочинение: «Восход солнца». В то время подобная тема была любимой для учителей словесности. Все ученики уже закончили сочинение и сдали учителю. Остался один рассеянный и нерасположенный в эту минуту писать о таком возвышенном предмете лицеист. Юноша вывел на листе бумаги одну только строчку: «Се от Запада грядет царь природы…».

– Что же ты не кончаешь? – спросил автора этих слов Пушкин, прочитав написанное.

– Да ничего на ум не идет, помоги, пожалуйста, все уже подали, за мной остановка!

– Изволь!

И Пушкин быстро завершил начатое сочинение:

И изумленные народы

Не знают, что начать:

Ложиться спать

Или вставать?

* * *

Однажды император Александр, проходя по классам лицея, спросил:

– Кто здесь первый?

– Здесь нет, Ваше Императорское Величество, первых, все вторые, – молниеносно ответил Пушкин.

* * *

В Лицее у Пушкина за отличное знание французского языка и литературы было прозвище Француз. Несмотря на блестящее владение русским и французским языками и завидное знание образцов классической литературы, юный Пушкин имел слабость – частенько использовал ненормативную лексику в общении среди сверстников, за что и был отмечен эпиграммой:

А наш француз

Свой хвалит вкус

И матерщину порет.

* * *

Друг и однокурсник Пушкина по Императорскому Царскосельскому лицею, декабрист Иван Иванович Пущин, вспоминал:

«Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной. В толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкою, очень хорошенькою. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами:

От всенощной вечор идя домой,

Антипьевна с Марфушкою бранилась;

Антипьевна отменно горячилась.

«Постой, – кричит, – управлюсь я с тобой!

Ты думаешь, что я забыла

Ту ночь, когда, забравшись в уголок,

Ты с крестником Ванюшею шалила?

Постой, о всем узнает муженек!» —

«Тебе ль грозить! – Марфушка отвечает:

– Ванюша – что? Ведь он еще дитя;

А сват Трофим, который у тебя

И день, и ночь? Весь город это знает.

Молчи ж, кума: и ты, как я, грешна;

Словами ж всякого, пожалуй, разобидишь;

В чужой соломинку ты видишь,

А у себя не видишь и бревна».

«Вот что ты заставил меня написать, любезный друг», – сказал он, видя, что я несколько призадумался, выслушав его стихи, в которых поразило меня окончание. В эту минуту подошел к нам Кайданов (преподаватель истории), мы собирались в его класс. Пушкин и ему прочел свой рассказ. Кайданов взял его за ухо и тихонько сказал: «Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин, не давайте воли язычку», – прибавил он, обратясь ко мне. Хорошо, что на этот раз подвернулся нам добрый Иван Кузьмич, а не другой кто-нибудь».