Весёлый Пушкин, или Прошла любовь, явилась муза… - [27]

* * *

С возрастом Александр Сергеевич сильно переменился в своих политических взглядах. Граф Струтыньский писал, как Пушкин передал ему разговор с царем в Чудовом дворце Кремля: «Молодость – это горячка, безумие, – говорил Пушкин царю. – Она ведет к великой глупости, а то и к большой вине. Вы знаете, что я считался революционером, конспиратором, врагом самодержавия. Таков я и был в действительности. Свобода, ничего не признающая ни на земле, ни на Небе; гордыня, не считающаяся с традициями и обычаями; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов – все это наполнило мою голову соблазнительным хаосом… Я не помнил себя от радости, когда мне запретили въезд в столицу и окружили надзором. Я воображал, что стал великим и до чертиков напугал правительство. Но всему своя пора. Все ребячество слетело. Я понял, что свобода, не ограниченная Божеским законом, о которой краснобайствуют молокососы или сумасшедшие, гибельна для личности и общества…». Либералов Пушкин недолюбливал, и даже как-то в переписке с женой, упрекая Наталью Николаевну в каком-то неблагодарном поступке, Пушкин горько пошутил: «Это хуже либерализма с твоей стороны…».

* * *

За год до кончины своей Александр Сергеевич говорил одному из друзей: «Меня упрекают в изменчивости мнений. Может быть, ведь одни глупцы не переменяются».

* * *

Пушкин в Александровском театре сидел рядом с двумя молодыми людьми, которые беспрестанно, кстати и некстати, аплодировали Асенковой, в то время знаменитой актрисе. Не зная Пушкина и видя, что он равнодушен к игре их любимцы, они начали шептаться и заключили довольно громко, что сосед их дурак. Пушкин услышал и, обратившись к ним, сказал:

– Вы, господа, назвали меня дураком, я – Пушкин и дал бы теперь каждому из вас по оплеухе, да, боюсь, Асенкова подумает, что я ей аплодирую.

* * *

За несколько дней до своей кончины Пушкин пришел к Далю и, указывая на свой только что сшитый сюртук, сказал: «Эту выползину я теперь не скоро сброшу». Выползиною называется кожа, которую меняют на себе змеи, и Пушкин хотел сказать, что этого сюртука ему хватит надолго.

* * *

Знаменитый художник Григорий Чернецов решил изобразить Гнедича, Жуковского, Крылова и Пушкина, собравшихся в Летнем саду. С чисто изобразительной стороны Чернецова больше всего интересовал пушкинский профиль. И он поставил Пушкина крайним слева в профиль. Показал набросок своему брату Никанору Чернецову:

– Все хорошо, – сказал ему брат, – но зачем ты так выпячиваешь Пушкина? Зачем ставишь его на первое место? Этим ты как бы обижаешь стоящего рядом Крылова. Ведь Крылов – это же настоящий патриарх среди них.

Григорий Чернецов перегруппировал фигуры и поставил Пушкина крайним справа – тоже в профиль. Опять показал брату. Брат сказал:

– Стало лучше. Но зачем ты выпячиваешь Пушкина?

– Как это выпячиваешь? Он стоит в самом конце картины.

– В том-то и дело, что в конце. Конец, как говорится, делу венец.

Григорий снова сделал перегруппировку фигур и показал набросок Никанору.

– Хорошо, конечно. Намного лучше. Но зачем ты выпячиваешь Пушкина? Он же у тебя в самом центре. И как бы оттесняет собой Жуковского. Кстати, своего учителя.

Снова перегруппировал фигуры Григорий: Пушкина на второй. Показал набросок Никанору. Тот посмотрел и сказал:

– Вот теперь хорошо.

Подумал и добавил:

– А все-таки сильно выпячиваешь ты Пушкина!

Даниил Хармс Анекдоты о Пушкине

Пушкин был поэтом и все что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул: «Да никако ты писака!».

С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски просто Жуковым.

Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. «У него – растет, а у меня – не растет», – частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав.

Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стул. «Что скажешь, брат Пушкин?» – спросил Петрушевский. «Стоп машина», – сказал Пушкин.

Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами».

Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».

Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!

У Пушкина было четыре сына, и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора: сидят они за столом: на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце – его сын. Просто хоть святых вон выноси!