Весёлый лес - [17]

Спорить никто не стал. Даже лесоруб, в иное время ни за что не упустивший бы шанса показать свое превосходство над соперником, только снисходительно хмыкнул, не находя дыхания на более осмысленное выражение презрения. Положив на землю топор в традиционно-осторожном полуметре от принцессы, он присел на него, тяжело дыша и подставляя дождю разгоряченное лицо.

Чародей, разжав кулак, с сожалением поглядел на оставшиеся сотни две зернышек-фонариков, заметно потускневших, погрустневших и отчего-то переставших размножаться, и с грустным мычанием водрузился на кучу сухих еще недавно веток.

– Дай… мне… фонарей… тоже… – повелительно протянула руку принцесса. – Не хочу… в темноте сидеть.

Школяр перестал стараться определить, в каком боку у него больше колет, а в каком – режет, выдохнул сквозь стиснутые зубы, встал, отсыпал в пригоршню ее высочеству половину, поймал суровый сверлящий взгляд, и молча отдал всё.

– Объявляю привал… на три минуты… – дождавшись, когда раскат приближающейся грозы уляжется, напыщенно объявила принцесса, будто восседала на троне в шелках и горностаях, а не на гнилом бревне в мокром изодранном платье.

– Но гугни… – начал было Агафон, нервно оглянувшись.

– Гугень… Единственное число… Остался далеко позади… И не надо меня пугать, маг. А еще… откровенно говоря… я не поняла… почему мы бежали от этого урода? И это с двумя вооруженными рыцарями и волшебником! И после этого мы рассчитываем вызвать на бой самого Гавара?

Если бы в лесу было достаточно светло, чтобы обменяться сконфуженными взглядами, два рыцаря и волшебник непременно бы это сделали.[13] А тем временем ее высочество надменно продолжала холодно-язвительным тоном:

– Надувать щеки и выпячивать грудь, когда поблизости нет зверя страшнее комара, кое-кто из здесь присутствующих готов хоть целый день подряд. Но стоит какой-то зеленой мартышке показаться из кустов, как все герои несутся наперегонки со всемогущим кудесником так, что ни один монстр их не догонит. Кто из самых отважных крикнул «дуем отсюда быстро»?

– Ну, я, – хмуро сообщил студент. – Если я не вспомнил сразу их размеров, это не значит, что всё остальное забыл тоже.

– Забыл – или не знал? – ехидно хмыкнула Изабелла.

– Гугни хоть и укладываются на ночевки порознь, но недалеко друг от друга, – целенаправленно не замечая издевки, угрюмо продолжил школяр, словно отвечал урок. – И стоит одному заорать, как самые ближние прибегают на зов за считанные секунды и начинают лупить без разбора по всему, что оказывается вокруг. Чуть позже прибегают те, которые были подальше, и добивают то, что ускользнуло от первых. Групповой инстинкт выживания. На гугня не рискует напасть даже шестиногий семирук. Ну если только очень голодный… И то только один раз.

– Двум воякам и одному колдуну уж можно было сделать так, чтобы он замолчал! – словно не слыша слов чародея, заявила принцесса.

– Вернуть ему дубину и спеть колыбельную? – раздраженно фыркнул чародей.

– Ну если у кое-кого из здесь присутствующих больше ни на что не хватает ни фантазии, ни храбрости, кроме как улепетывать от собственной тени… – презрительно воззрилась Изабелла на жениха.

– Я не улепетывал! – Лесли подскочил, словно сидел на Гаваре. – Я… прикрывал отступление!

– Ах, какая невиданная отвага! – язвительно скривились губы королевской дочери. – Я рада, что твой язык работает даже быстрее, чем твои ноги, царевич. Чего не скажешь о твоих руках с топором, которым ты так любишь потрясать!

Лесли открыл возмущенно рот, словно собираясь, наконец, высказать всё, накопившееся за полдня их знакомства, но вспомнил помолвку, представил грядущую свадьбу с дочерью самого короля, почти ощутил на макушке вес будущей короны…

Короны Шантони!

Елки-палки деревянные, разве всё это не стоит одного-двух бранных слов от нареченной?!

Трех-четырех?…

Пяти-шести?…

Семи-восьми?…

Десятков?…

Каждый день?…

Подумаешь, гордость…

Причем тут гордость, если речь идет о…

О чем?

Ах, да… о короне… Короне Шантони…

Ну, конечно же, она стОит всего этого, и даже больше!

Только чего уж больше, почему-то у лесоруба не представлялось, сколько он ни пытался…

А между тем, Изабелла, прекрасная и язвительная, со сладким ядом в вежливом голоске продолжала:

– …Ну, а ты, шевалье, скажи теперь, что это было не бегство вовсе, а перегруппировка из стратегических соображений!

– Из морально-этических, – тихо огрызнулся за сосредоточенно молчащего де Шене Агафон.

– Ага, понятно! Вы не хотели подвергать опасности мою драгоценную жизнь!

– Скорее, жизнь этого несчастного ограбленного существа, которое так удобно обозвать уродом и приказать убить, оттого что оно не пресмыкается… перед кое-кем из здесь присутствующих… только потому, что ее отец носит металлическую шапку с зазубринами… – еле слышно пробурчала Грета, угрюмо ощупывая свою ногу, лишившуюся порванного башмака, но приобретшую множество порезов и заноз.

Как оказалось, еле – но слышно.

– Что ты там сказала, ведьма? – подалась вперед и возмущенно прищурилась Изабелла.

– Погода, говорю, хорошая, – развела губы в деревянной улыбке дочка бондаря.

– Нет, ты что-то про меня сказала! И про моего отца!