Веселый космос Эдварда Лира - [3]

подняли паруса.

И переплыли океан,

чтобы в стране Кромбулиан

до склона лет и даже дней

играть в бол-фут и бол-волей.

ПРО УТОЧКУ И КЕНГУРУ

Сказала Утка Кенгуру:

- Какая грация в прыжках!

Вы над полями поутру

взлетали - эх! - как мячик - ах!

О, скука жизни водяной:

ныряй, болванчик заводной...

А мне бы в небо, на ветру

нырять как вы, мой Кенгуру!

Меня бы взять да унести,

я здесь засохну на корню.

Сидеть я буду тихо-ти,

я даже "кря" не пророню.

Мы перепрыгнем Джем Бо Ли,

и - отрываясь от земли

вспорхнем над морем Фрути Фру,

сказала Утка Кенгуру.

Ответил Утке Кенгуру:

- Я слышал, птица на спине

залог удачи. Но, мой друг,

живет сомнение во мне:

принять на спину духом слаб

я пару мокрых птичьих лап.

Они сулят жестокий ревматизм,

- напомнил Кенгуру.

Сказала Утка: - Для больных

полезней утки средства нет.

Четыре пары шерстяных

купила я носков и плед.

И сто сигар из Лам Ди Блю:

люблю дымить... и вас люблю.

Вы тоже... курите? - Ку-ру,

ответил скромно Кенгуру.

Простите глупый мой каприз.

Пожалуй, хватит этих ста.

Но для баланса сядьте, мисс,

на самый краешек хвоста.

И - скок-поскок - вокруг земли

почти три раза обошли.

И пела Утка на ветру:

- Спаси-спасибо, Кенгуру!!!

ДВА СТАРИЧКА-ХОЛОСТЯЧКА

Два старичка-холостячка гуляли во дворе.

Один поймал Горячий Блин, другой - Мыша в норе.

Тот, что с Блином, сказал тому, который нес Мыша:

- Что ж, на ловца и зверь бежит. Но в доме ни гроша.

И если выжатый лимон за пищу не считать,

То нынче, видно, натощак придется почивать.

А без питания начнем терять удельный вес,

Потом - зубов, бровей и век останемся мы без.

Второй, что был с Мышом, сказал: - А знаешь что, сосед,

Я вот из этого Мыша сварганю нам обед.

Тут важно, чем фаршировать, а дальше - ловкость рук.

В начинку Гречка мне нужна и Лук. Обычный Лук.

И старички-холостячки примчались на базар,

Просить немного Гречки в долг, но весь базар сказал:

"Возьмите Лук - отменный Лук. Возьмите даже два.

Но Греки в поле не растут, как сорная трава".

Потом базар поразмышлял и молвил: "Впрочем, стоп.

На дальнем северном холме одна из горных троп

Ведет к вершине, в облака, там, средь обломков скал

Один премудрый Грек сидит, философ и нахал.

Он день и ночь не спит, не ест, читает некий труд.

Хватайте умника - любой вас оправдает суд!

Хватайте смело за носки - и волочите вниз,

Потом рубите на куски - как можно мельче, please!

Потом колечками лучок изящно накрошить...

Начинка выйдет высший сорт! Наверно... Может быть".

Холостяки пустились в путь секунды две спустя,

И на ближайший дальний холм вскарабкались пыхтя.

И там, среди скалистых круч, под реденьким кустом

Скрывался Грек и по складам читал гигантский том.

- Ага! - вскричали старички, - Теперь вы пленник наш.

Довольно книжки-то читать. Пожалуйте на фарш!

Он бровью греческой повел и поднял тихий взгляд,

И страшной книжищей махнул - не целясь, наугад.

Ох, как они летели вниз макушками вперед

в пучину, с дикой крутизны, через пустыню в брод,

по бездорожью - до дверей в пустой, холодный дом

Чтобы узнать, что Мыш бежал, поужинав Блином.

И в ночь ушли холостячки, покинув милый двор.

И больше в городе о них не слышали с тех пор.

МИСТЕР ВОРОБЕЙ И МИССИС ВОРОБЬИХА

Мистер Чикки Воробей

был отцом пяти детей.

Он на веточке сидел,

на жену свою глядел.

Напевала Воробьиха

между делом, тихо-тихо:

"Из мурашек и жуков

напеку я пирожков.

Твикки викки викки ви,

викки бикки твикки ти.

Чикки бикки би!"

И сказала Воробьиха

нежно-нежно, тихо-тихо:

"Чикки, друг, меня как осы

жалят страшные вопросы:

Ты покашливал, не так ли?

Ты посапывал, не так ли?

Не застудишь ли ты ножки,

без кашне и без подстежки?

Чикки сикки викки ти!

Бикки викки тикки пи!

Чикки чиппи ви!

Дело, милый, не в годах.

Дело, милый, в холодах.

Стали ночи больно зябки,

чтоб разгуливать без шапки."

Мистер Чикки Воробей

отвечал жене своей:

"Как добра ты! Как нежна ты!

Как щедра ты! Как нужна ты!

Виччи виччи виччи ви!

Твиччи виччи виччи би!

Тикки тикки ти!

Но подобные печали

и меня одолевали...

Я заметил: ты моргнула

и шесть раз подряд зевнула,

и перо твое упало,

и в траве навек пропало.

И подумал я, скорбя:

невралгия у тебя!

Виччи киччи киччи ви!

Спикки викки микки би!

Чиппи виппи чи!

Полетели на базар!

купим модный пеньюар,

купим пару теплых тапок

для твоих нежнейших лапок!

Я раскину над тобой

шарф небесно-голубой!

Если перышкам уютно,

жизнь мила ежеминутно!

Джикки викки бикки си!

Чикки бикки викки би!

Твикки виччи ви!

Оба в Лондон прилетели,

на Колонне* посидели,

и спустились на бульвар,

чтобы выбрать пеньюар,

шарфик нежно-голубой

и чепец, само собой,

пару тапочек под цвет

и велюровый берет.

Зикки викки микки би!!!

Виччи виччи миччи ки!

Сикки тикки ви!

"О-ля-ля! - вскричали дети.

Ма в чепце и Па в берете!"

Па и Ма сказали: "Детки,

на карнизе и на ветке

даже самым зимним днем

мы не охнем, не чихнем.

Хоть и птицы мы, а тоже

на людей теперь похожи!

Виччи виччи виччи ви!

Тикки микки бикки би!

Зикки сикки ти!"

* Колонна - построена в Лондоне в память о пожаре 1666 года

ЛИМЕРИКИ Эдварда Лира

Горевал человек в бороде

о своей неизбывной беде:

две совы, три щегла