Веселыми и светлыми глазами - [61]

— Кто? Инна Николаевна?

— При чем тут Инна! Веруня. Волевая, правда? Женщина что надо.

— Это уж точно.

— Я еще не встречал таких. Мне тут такого хвоста накрутила, пострашнее адмирала! Что вечером делаешь?

— Ничего.

— Может быть, что-нибудь сорганизуем? Я зайду к вам?

— Приходите.

— Ну ладушки!

Когда мы сходили с лодки, старпом, провожая нас, пожимал всем руки.

— Очень приятно было с вами поработать, — сказал он Вере. — Мне доставило большое удовольствие. Не знаю, как вам.

— И мне тоже, — ответила Вера. А над ней, как над маневровым паровозиком, уже вился зеленый дым. Наконец-то она дождалась и теперь могла накуриться вдоволь.

По дороге мы с Филютеком чуть отстали. Мне все еще казалось, что покачивается земля.

— Расскажи-ка, как это ты догадался, что надо поменять диод привязки? — неожиданно спросил у меня Филютек.

— Кто, я?

— Нет, Пушкин! Пайки-то на всех деталях после ОТК закрашиваются зеленкой, а у диода — свеженькие. С чего бы так? — Он улыбнулся, затем резко подпрыгнул и дал мне щелчка по затылку. — Колоссально! Удивительная личность!

Войдя в вестибюль гостиницы, мы первым делом устремились к фанерному многоячеечному ящику — письмотеке. Мне пришло два письма!

Одно от отца. Я узнал по почерку… А на другом почерк был незнакомый… Я торопливо надорвал конверт… Лиза!

Прежде чем читать, я почему-то смущенно оглянулся по сторонам и покраснел. А сердце, будто у пойманного воробьишки, застучало громко и часто-часто, я стал читать наугад, с середины.

«Наш последний разговор мне очень не понравился. Не знаю, каким бы он должен быть, но только иным. Тебя здесь некоторые ругают. Но я им не верю. Потому что ты смотришь на все веселыми и светлыми глазами, а такой человек может ошибиться, но не может сделать плохо. Слышишь, я ничему не верю».

— Ну, заходи к нам, сейчас приведем себя в порядок да чай устроим, — предложила мне Вера.

— Не могу. Я уезжаю!

— Куда? — удивилась она.

— Домой! — выпалил я.

— Когда?

— Сегодня, сейчас! — тут же решил я.

— Да ты что? Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего такого. Просто надо.

— Подожди до завтра. Все вместе и поедем. Ведь мы тоже здесь сидеть не будем.

— Нет, не могу. Я самолетом! Я должен сегодня же!.. До свидания!

И я, перескакивая через ступеньку, помчался в камеру хранения за чемоданом.

11

Из самолета я вышел первым. И первым прибежал на стоянку такси, сел в машину к белобрысому парню, назвал адрес.

Мы помчались по пустому шоссе, по сторонам замелькали темные тополя. Под ними в фиолетовой траве струились белые извилистые тропинки. Вдалеке роились тусклые огни, они перемещались, пошевеливались. Там начинался город.

И все было таким знакомым, милым, тревожащим. Не прошло даже месяца, а как будто я не был здесь уже год, и теперь удивлялся и радовался всему.

Мы неслись, обгоняя машины. Мелькали светофоры, мелькали прохожие на тротуарах. А мне хотелось быстрее, еще быстрее! Я беспокойно ерзал на сиденье.

— Мне на Колесную, — повторил я шоферу.

— Ты уже говорил, — ответил он. — Попробуй, закрыта дверь?

— Закрыта… Шеф, — сказал я, — у меня осталось только восемьдесят копеек. Наверное, будет мало?

— Конечно, мало! Вон, посмотри, сколько на счетчике!

— Что же делать?

— Придется вылезать.

— Но мне надо, понимаешь, вот так. Позарез надо!

— А мне-то что!

— Может, авторучку возьмешь? На, возьми авторучку! Хорошая, еще почти новая!

— На фига она мне.

— Ну, чемодан возьми.

— Да ты что?

— Надо, понимаешь! Нет у меня больше денег!..

— Да уж ладно, сиди, что-нибудь придумаем.

— Я серьезно.

— И я серьезно. Кого-нибудь подсадим.

— Слушай, старик!.. Ну, спасибо. Я знал, что поможешь. Мне здорово везет на хороших людей!..

— Всем хорош не будешь!

— Ну, все-таки.

— Я тут как-то в трамвае ехал, у окна пьяненький сидит, кимарит помаленьку. Мне старушки говорят: «Молодой человек, разбудите его, спросите, где выходить, как бы не проехал». Сердобольные нашлись! Я трясу его за плечо: «Где выходишь?» А он что-то — бу-бу-бу. Я опять: «Где выходишь?» А он снова — бу-бу-бу, шепотком. Я наклонился, чтобы послушать, только голову пригнул, ухо подставил, а он морду приподнял, да мне — тьфу! Едва успел отвернуться! Вот и проявляй заботу, помогай!

— Так это же редкий случай, исключение!

— А мне что, от этого легче, что исключение?

Он все-таки довез меня до Колесной. Я попрощался с ним, крепко пожал ему руку.

Вот и этот дом. Собственно, зачем я бегу, куда тороплюсь? И что скажу ей сейчас? О чем спрошу?

Почему-то об этом я не думал раньше, когда еще ехал на аэродром, когда летел. Тогда я просто чувствовал, что так надо, что не могу по-другому.

Я нашел ее парадную, поднялся на пятый этаж. Подошел к двери квартиры и долго стоял, оробев. Дверь мощная, высоченная. Осторожно нажал кнопку звонка и прислушался. Кто-то шел по коридору. И пока шел, я успел подумать, что сейчас уже очень поздно, наверное, около десяти. Убежать, что ли?

Открыла старушка, маленькая, волосы у нее белые, как пушок у перезревшего одуванчика, пушистые. Я поздоровался и попросил:

— Позовите, пожалуйста, Лизу.

— Ее нет дома, — сказала старушка и внимательно посмотрела на мой чемодан. — Она ушла в магазин. Вы зайдите, она, наверное, скоро вернется.