Веселые ваши друзья - [50]

Но Сотнику мало и этого смеха, и этой морали. Там, где большинство из его коллег закончили бы рассказ, Сотник его только начинает. У него это всего лишь прелюдия — «сказка будет впереди».

Самый настоящий подвиг

Оказывается, у Таниного звена было еще одно — теперь уже тайное — задание. Начиная игру, «карбиды» хотят создать в глубоком тылу «противника» свой наблюдательный пункт. Танино звено находит для этого превосходное место — в погребе, среди пустых бочек. Таню, однако, замечает один из «трикотажей», другой ему не верит. И тогда «трикотажи» устраивают испытание, для Тани особенно страшное: спускают в погреб ту самую крысу, которая так ее напугала…

Тут важно понять меру страха, испытываемого девочкой. Тем, кто не боится крыс, кажется: что за чушь, какое же это испытание — крыса?!

Вспомним, однако: в старину заключенных (и разумеется, отнюдь не девочек!) бросали в подвалы с крысами. Считали, видимо, что присутствие крыс серьезно подорвет моральный дух узников.

Ведь все зависит от того, как посмотреть на крысу. Писатель Юрий Олеша в книге «Ни дня без строчки» рассказывает, как «наблюдал однажды за крысой, которая не знала, что за ней наблюдают. Нас разделяло толстое стекло магазинной витрины, она меня не слышала, жила полной жизнью. Обычно и она нас боится, и мы ее боимся, а тут нас разделяло стекло. Правда, мне все же стоило труда заставить себя смотреть; правда, все же душа уходила в пятки».

Видите, даже у взрослого мужчины при одном взгляде на крысу «душа уходила в пятки», хотя крыса была за стеклом. Что же говорить о девочке, смертельно боящейся крыс! Что она-то должна была испытывать в эту минуту…

Понятно отчаяние Таниных товарищей: они не меньше «трикотажей» были убеждены, что девочка не вынесет такой пытки. А между тем…

«Таня крепко зажмурила глаза. Все сильней и сильней дрожали ее сжатые кулаки и худенькие плечи.

Крыса часто останавливалась, сворачивала в сторону, но все же приближалась к ней. Вот она вошла в бочку, обнюхала дрожащий кулак и, неожиданно вскочив на Танину руку, стала карабкаться на плечо. Не разжимая глаз, Таня широко открыла рот. И Лёня понял, что сейчас раздастся тот истошный, пронзительный визг, который раздался вчера вечером на линейке „трикотажей“. Но визга он не услышал. Таня сжала зубы и больше не делала ни одного движения. А крыса забралась на ее плечо и подползла к шее. Ее белые усики шевелились возле самого Таниного уха…

Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла».

Теперь уж «трикотажи» не сомневаются в своей ошибке: мыслимо ли, чтобы та пискля и трусиха вынесла такую пытку! Они снимают осаду с погреба. А товарищи Танины, ко всему прочему буквально умирающие от жажды, молча смотрят на нее, потрясенные увиденным…

Разве не подвиг описан здесь? Самый настоящий подвиг. Что из того, что совершается он не в тылу у фашистов, а в детской игре? Разве чтобы вынести такое испытание, меньше нужно физических и душевных сил, чем на самом страшном допросе? Я абсолютно уверен: нет, не меньше.

Но если это всего лишь игра, да притом детская, то, может быть, глупо расходовать столько сил: да пропади всё пропадом, к чему такие мученья?.. Нет, не глупо, утверждает писатель. Это и есть подготовка к подвигу. А к настоящему подвигу и готовиться надо по-настоящему. Без «липы».

Можно ли согласиться после этого с критиком И. Андреевой, которая пишет о Сотнике: «Каждый его рассказ — забавная игра»? Мы только что видели, что даже рассказ, сюжетом которого является настоящая игра, не очень похож на игру. Тем более на игру «забавную».

Такой рассказ, как «Белая крыса», не мог бы написать Носов. Он написан в совершенно ином ключе.

В то же время для Сотника такой рассказ типичен. Почти все его произведения, начавшись как смешные, по ходу сюжета выливаются в серьезные, драматические, реже — лирические. Буквально в каждом из них мирно уживаются юмористическая, я сказал бы даже — комедийная стихия (чуть не из каждого рассказа Сотника могла бы вырасти небольшая комедия) и стихия лирико-драматическая. Они именно уживаются, как бы сосуществуют, не вступая друг с другом в конфликт и даже почти не соприкасаясь. Чувствуется, что это не случайная черта, а выражение позиции автора.

Смех без смешных фраз

Юмористов, пишущих для детей (да и всяких других, впрочем), можно разделить по самым различным признакам: по силе и окраске смеха, по соотношению серьезного и смешного, по тяготению их к комизму слова или положения и т. д.

Но можно взглянуть на них и с иной стороны.

Дело в том, что одни юмористы, можно сказать, помнят, что они юмористы, и нередко даже подчеркивают это (С. Михалков, В. Голявкин, Э. Успенский). А другие как бы не помнят этого. Есть и промежуточная группа писателей, которые, с одной стороны, вроде бы не отрицают, что они юмористы, а с другой, однако, и не подчеркивают этого.

Юрий Сотник, пожалуй, и принадлежит к этой, последней группе. Он готов нести свой «крест» юмориста, но в практике своей старается эту роль забыть. В этом смысле он напоминает Гайдара или Пантелеева, которые настойчиво искали пути к смешному, но вовсе не считали, что создают юмористику.