Весёлые солдатские истории - [24]
— Ну, ты даёшь, парень! — восхитился сержант. — Ты хоть знаешь, где Владивосток?
А курносый солдат, румяный, точно девчонка, сказал:
— Не тушуйся, пацан. Заливай дальше!
— Я не заливаю, — сказал Сорокин. — Я трое суток ехал.
— Ребята, — вмешался ещё один солдат, — а может, и верно, может, пацан правду говорит? Ты что, из дома сбежал, что ли?
— Ну да, — сказал Сорокин.
— А сюда-то как попал?
— Меня из поезда высадили, — сказал Сорокин. — Проводник знаете какой злой попался!..
— Мать-то у тебя есть?
Сорокин молча кивнул.
— Голову небось из-за тебя потеряла? Волнуется небось, переживает, ищет тебя. А, Воробьёв?
Сорокин опять ничего не ответил, только съёжился.
— Эх, Воробьёв, Воробьёв, как же ты так? Чего тебе дома не сиделось?
— У меня сестра на скрипке играет, — сказал Сорокин.
— Ну и что?
— Мешаю, говорит, ей. Из дома гонит.
— Ишь ты! Она что, не родная тебе?
— Ну да, — сказал Сорокин.
— Ребята! — сказал курносый солдат. — Здесь, кажется, дело серьёзное. Давай, давай, пацан, рассказывай, не бойся. Это, брат, никому не позволено — детей из дома выгонять! Подумаешь — цаца, на скрипке играет! Отца-то нет у тебя?
Сорокин мотнул головой.
— Отчим, что ли?
— Ну да, — сказал Сорокин.
Он совсем разошёлся. Он рассказал про интернат, куда его определили по требованию сестры, той самой, которой он мешал играть на скрипке, и про коварную воспитательницу в интернате, по прозвищу Лиса Алиса, и про то, как он трое суток прятался под полкой в вагоне скорого поезда…
— Да ты голодный, наверно? — спохватился вдруг всё тот же курносый солдат. — Есть хочешь?
— Угу, — сказал Сорокин.
И тут же перед ним оказалась банка сгущённого молока, и кружка с кипятком, и огромная горбушка серого хлеба.
— Рубай, рубай молоко, не стесняйся, — говорил сержант, подсовывая ему столовую ложку.
Сорокин и на самом деле почувствовал, что проголодался. Он принялся за еду, а солдаты с удовольствием наблюдали, как он ест.
— Ничего, не бойся теперь, мы тебя в обиду не дадим…
— Может, ещё хлеба подбросить, а?
— Ну-ка, Смирнов, принеси парню ещё кипятку!..
— Ребята! — сказал вдруг курносый. — А что, если… Оставить парня у нас… Сыном полка, а?..
— Так тебе и разрешили! Сейчас не военное время…
— Ну и что, что не военное! Если попросим… А, ребята? — Он обнял Сорокина за плечи. — Ишь ты, худющий какой! Сразу видно — некормленый… Ничего, у нас на солдатских харчах быстро поправишься! Ну как, Воробьёв, пойдёшь к нам сыном полка?
Ах, если бы он и правда был Валеркой Воробьёвым из Владивостока!
Как хорошо ему было сейчас сидеть среди солдат и чувствовать себя в центре внимания! А может быть, можно сделать как-нибудь так, чтобы он был и сыном полка, и сыном своей мамы одновременно!
— Сошьём тебе гимнастёрку, галифе, сапожки закажем, будешь, Воробьёв, щеголять — красота!
— Сейчас начальник караула придёт, в баню тебя отправим, потом спать определим, а завтра все вместе — к командиру полка!
— Да ты не горюй, Воробьёв, я вон тоже в детдоме рос, не хуже других вырос…
— Я и не горюю… — сказал Сорокин.
Он уже успел осмотреться в караульном помещении, и всё здесь нравилось ему: и пирамида с автоматами в коридоре, и топчаны, на которых, не раздеваясь, спали отдыхающие караульные, и какие-то, наверно, секретные, карты на стене, задёрнутые матерчатыми шторками…
— Я всю жизнь мечтал стать сыном полка, — сказал Сорокин. — Я…
Он не договорил.
Внезапно с грохотом распахнулась тяжёлая дверь караульного помещения.
Первым вошёл дежурный по части — капитан с красной повязкой на рукаве.
Вторым вошёл лейтенант, тоже с красной повязкой — начальник караула.
А за ними…
Ложка выпала из рук Сорокина-младшего. На пороге он увидел своего брата.
Рядовой Сорокин молча смотрел на Сорокина-младшего.
— Так вот ты где! — наконец негромко сказал он. — А ну, вставай, живо!
Сорокин-младший послушно поднялся из-за стола.
Солдаты растерянно молчали и старались не смотреть на него.
Конечно, кто он был теперь для них — самозванец, болтун, обманщик… Чего бы только он ни сделал, чего бы ни отдал, лишь бы они взглянули на него по-прежнему!
Он хотел объяснить всё, сказать, что он не нарочно, сказать, что он… Он потянулся было к курносому солдату, но тот махнул рукой:
— Ладно, иди, иди…
Никто не обращал на него внимания. Брат подтолкнул его в спину:
— Идём!
И тогда Сорокин-младший заплакал.
15. Прощание
Вот уж никогда не думал Сорокин-младший, что таким грустным будет его прощание с военным городком. А ведь сам виноват. Всё могло быть по-другому, совсем по-другому. Но теперь уже не исправишь.
В воскресенье, накануне отъезда, вместе с Сорокиным-старшим и мамой отправился он в военный городок на спортивный праздник.
Мама держала Сорокина-младшего за левую руку, а Сорокин-старший — за правую.
Со стадиона уже доносилась музыка, и в другой бы раз Сорокин-младший торопил маму и брата, чтобы не опоздать к началу праздника, но сегодня он и сам еле передвигал ноги. На стадионе, наверно, будут все, весь полк, а у Валерки не было никакого желания встречаться с солдатами, которых он обманул в караульном помещении, да и попадаться на глаза химикам, в плену у которых он сидел без штанов, ему тоже не хотелось… Станут теперь показывать на него пальцами… Так что с большим бы удовольствием он остался сегодня в гостинице, но мама с братом, видно, нарочно потащили его на стадион.
