Веселые похождения внука Хуана Морейры - [107]

Дело это волновало меня весь день, но я не хотел ни о чем спрашивать де ла Эспаду, хотя и видел, как он с вытянутым лицом, избегая моего взгляда, то уходил из дома, то снова возвращался.

«Что-то он скажет?» – думал я.

К вечеру, уже перед уходом, он, поколебавшись немного, подошел ко мне и отозвал в сторонку, потому что я, как всегда, был окружен друзьями.

– Случилась беда, – пробормотал он.

– Что еще?

– Автор статьи…

– А!

– Да, это мальчик лет восемнадцати – двадцати, и, сдается мне, он…

– Сын Тересы?

– Да, твой сын.

– Ну и дела!.. – воскликнул я, сделав немалое усилие, чтобы рассмеяться. – Но дальше так продолжаться не может. Где он живет?

– Не знаю. Но ты должен поговорить с ним…

– Где его можно увидеть?

– Каждый вечер он ужинает в таверне на улице Карабелас.

– Рядом с рынком? В переулке Меркадо-дель-Плата?

– Да, там.

Из всех помех в моей жизни эта была ничтожнейшей, ведь на «Фейерверк» никто не обращал ни малейшего внимания, однако она обеспокоила и взбесила меня, когда я постепенно пришел к мысли, что от этой нескромности, от этих обвинений зависело все мое будущее… Я надел шляпу и, как всегда, предоставив гостям свободу оставаться или разойтись по домам, отправился на прогулку по самым пустынным улицам, размышляя о том, как следует мне поступить.

Неожиданно для самого себя я оказался на улице Карабелас. Я вошел в таверну. Заказав кофе, который оказался мерзким бобовым отваром, я спросил, не приходил ли дон Маурисио…

– Какой дон Маурисио?

– Ривас. Молодой человек, который здесь ужинает.

– Тот, что пишет «для» газеты?

– Он самый.

– Не приходил еще.

Я стал ждать, не давая воли нервам.

Наконец я увидел, как вошел юноша, вероятно, похожий на меня времен первых моих подвигов в Лос-Сунчосе. Я подозвал официанта.

– Это он?

– Нет. Это его приятель. Все они похожи друг на друга…

Через полчаса он сам указал мне на молодого человека, черноглазого и черноволосого, как Тереса, с мягкими, как у Тересы, манерами и выражением лица, но совершенно особым взглядом, нежным и в то же время героически решительным.

– Вы Маурисио Ривас?

– К вашим услугам. С кем имею честь?

– Вы говорите с человеком, которому, по вашим словам, не желаете зла.

– Не понимаю… – проговорил он с удивлением.

– Найдется ли у вас две минуты для незнакомца? В таком случае, будьте любезны, присядьте…

Он сел. Его мягкая робость не вязалась с напористой силой статьи.

«Ну и порох, – подумал я, – если я внук Хуана Морейры, то ты его правнук!..»

Он сидел спокойно, не догадываясь и даже не подозревая, какое открытие ждет его.

– Выпейте стаканчик вермута.

– Хорошо. Но товарищи ждут меня, чтобы поужинать вместе, – добавил он. – Я хотел бы знать, чему обязан честью…

– Я прочел вашу статью в «Фейерверке». Она отличается энергией, но кажется мне несколько преувеличенной. Вы добьетесь успеха в журналистике, и у меня есть основания дать вам один совет…

– Да? – проронил он, отхлебнув глоток вермута.

– Вам следует глубже знать людей, на которых вы нападаете, чтобы не причинить себе непоправимый вред своей юношеской предвзятостью.

– Сеньор, – сказал он, встав с места и собираясь уходить, – в данный момент я не расположен слушать лекции по литературе и журналистике…

– Отлично сказано, – воскликнул я, ласково взяв его за руку. – Отлично сказано, и не будь я тем, кто я есть, я бы не давал вам советов.

– Кто же вы? – спросил он, вспылив.

– Я Маурисио Гомес Эррера.

Он замер, открыв рот. Я продолжал мягко и спокойно, уверенный, что моя опытность восторжествует над этим детским простодушием:

– И если бы вы посоветовались об этой статье со своей мамой, с доньей Тересой, вы бы никогда ее не написали или, по крайней мере, не напечатали… Мы друзья… близкие друзья с вашей мамой… с самого детства… и позже.

– Это не мешает…

– Спросите у нее…

– Разум сильнее чувства, у каждого времени свои требования…

– Чувство долга неизменно.

– Вы хотите сказать?… – крикнул он.

– Молчание!

Я встал и, расплачиваясь с официантом, произнес спокойно и внушительно:

– Поговорите с Тересой, Маурисио.

Он окаменел, словно пораженный громом.

На следующий день я просмотрел «Фейерверк»; обещанного продолжения статьи не было. Зато к вечеру я получил записку, подписанную «Т. Р.»:

«У вас есть разум, но нет чувства. Жизнь принадлежит вам. Бедного мальчика узнать нельзя, с тех пор как он понял. Но жить, убивая других, – наверное, это несчастье».

Меня охватил ужас, я вышел из кабинета, бросив записку на пол. Успокоившись, я вернулся и сжег ее, безжалостно, почти с яростью.

Какая глупость! Неужто из-за пустых сентиментальных рассуждений человек должен отказываться от своих великих замыслов или позволить кому угодно оскорблять себя!..

Уккле под Брюсселем, 9 декабря 1910 г .