Весь Шерлок Холмс. Вариации - [64]

Я возвращалась домой после утренней прогулки в парке и, оказавшись на подъездной аллее, ведущей от ворот и сторожки привратника к дому, заметила, что к стволу дуба, стоящего на обочине, что-то приколото. Подойдя ближе, я обнаружила, что это обыкновенная цветная гравюра из тех, что используются в качестве иллюстраций для рождественских песенок и дешевых религиозных брошюр. Однако тема этой картинки была необычна, надо прямо сказать — поразительна.

На фоне темного ночного неба была изображена голая скала, на вершине которой стояли девять ангелов с крыльями, разделенные на две группы: в одной — шесть, а в другой — три. Глядя на эту картинку, я поначалу не могла понять, что в ней кажется несообразным, что так раздражает чувства своим несоответствием, но потом сообразила, в чем дело. Впервые в жизни я видела ангелов, изображенных не в радостном сиянии, а в мрачных траурных одеяниях. В нижней части картинки были нацарапаны слова: «шесть и три».

Когда наша гостья на минуту замолчала, я бросил взгляд в сторону Шерлока Холмса. Брови его были насуплены, глаза закрыты, однако по тому, как из его трубки то и дело поднимались тонкие спиральки дыма, я понял, что он глубоко заинтересован.

— Первой моей мыслью было, — продолжала она, — что разносчик из Линдхерста хочет таким образом привлечь внимание к какому-нибудь новомодному календарю, который он стремится продать, поэтому я и сорвала картинку, взяла ее с собой. Поднимаясь наверх в свою комнату, я встретила на лестнице отца.

«Вот что я нашла по дороге домой. Это было приколото к дереву, — сказала я. — Мне кажется, Макинни должен сказать посыльному, чтобы он доставлял свои товары, пользуясь входом для торговцев, а не прикалывал бы образцы где попало. И вообще я предпочитаю ангелов в белом. А вы, папа?»

Едва я успела произнести эти слова, как отец выхватил гравюру у меня из рук. С секунду он стоял, не произнося ни слова, глядя на листок бумаги, который держал в трясущихся руках, в то время как кровь отливала от его лица, приобретавшего мертвенно-бледную окраску.

«Что случилось, папа?» — воскликнула я, схватив его за руку. «Черные ангелы», — прошептал он, а затем, с ужасом оттолкнув мою руку, бросился в кабинет и запер за собой дверь.

С этого дня отец ни разу не выходил из дома. Целыми днями он либо читал, либо писал у себя в кабинете, или же подолгу совещался о чем-то с Джеймсом Тонстоном, чей мрачный, угрюмый характер чем-то напоминал его собственный. Я редко видела его, только что за столом, и жизнь моя была бы невыносимой, если бы не дружба одной благородной женщины. Это была миссис Нордхем, жена доктора из Бьюли. Она догадывалась, какую безрадостную жизнь я веду, и приезжала ко мне три раза в неделю, несмотря на открытую враждебность моего отца, который рассматривал ее визиты как нежелательное и бесцеремонное вторжение.

Несколько недель спустя, одиннадцатого февраля, чтобы быть точной, сразу после завтрака ко мне пришел наш слуга. У него было весьма странное выражение лица. «На сей раз это не посыльный из Линдхерста, — ворчливо сказал он, — и мне это совсем не нравится, мисс». — «В чем дело, Макинни?» — «Посмотрите на парадную дверь», — сказал он и удалился, ворча что-то себе под нос и поглаживая бороду.

Я поспешила к парадной двери и увидела, что к ней пришпилена картинка — аналогичная той, что была приколота к дубу. Однако она была не в точности такая же: на сей раз ангелов было только шесть, и внизу была нацарапана цифра «6». Я сорвала картинку с двери и смотрела на нее, чувствуя, как необъяснимым холодом сжимается сердце, и вдруг из-за моей спины протянулась рука и выхватила у меня картинку. Обернувшись, я увидела мистера Тонстона, который стоял позади меня. «Это к вам не относится, мисс Феррерс, — мрачно сказал он мне. — Благодарите за это Создателя». — «Но что это означает? — в отчаянии воскликнула я. — Если отцу грозит опасность, почему он не вызовет полицию?» — «Потому что полиция нам не нужна, — ответил он. — Поверьте, мы с вашим отцом вполне способны справиться с этим делом, милая барышня». Повернувшись на каблуках, он исчез в глубине дома. Он, должно быть, отнес эту картинку моему отцу, потому что тот после этого не выходил из своей комнаты в течение недели.

— Одну минуту, — прервал ее Холмс. — Не могли бы вы припомнить, когда именно вы нашли картинку на стволе дуба? Я хотел бы знать точную дату.

— Это было двадцать девятого декабря.

— А вторая, вы говорите, появилась на входной двери одиннадцатого февраля. Благодарю вас, мисс Феррерс. Прошу вас, продолжайте ваш интересный рассказ.

— Однажды вечером, это было, вероятно, недели две спустя, — продолжала наша клиентка, — мы с отцом сидели вместе за обедом. Погода была бурная, ненастная, лил сильный дождь, ветер завывал в каминных трубах старого здания, напоминая стоны потерянной души. Мы кончили обедать, и отец сидел задумавшись над своей рюмкой портвейна при свете тяжелого канделябра, освещавшего обеденный стол, как вдруг, подняв голову, он увидел мои глаза, — в это самое мгновение в них отразился ужас, от которого у меня вся кровь застыла в жилах. Передо мной и прямо над его головой было окно; оно было завешено неплотно, и в щели между полотнищами шторы было видно залитое дождем стекло, в котором отражался свет канделябра.