Весь пламень сердца - [9]

Родной Уржум, мечты об учебе, страстное желание учиться дальше. Казанское промышленное училище не давало прав для поступления в высшее учебное заведение. Летом в Уржуме он встретился с Иваном Никоновым, рассказал ему о своей мечте, и тот как-то разрешил этот вопрос просто:

— Едем со мной в Томск. В технологическом институте каждый год недобор студентов.

Поверилось, что это действительно так может быть, и вот он в Томске.

…Утрами холода сильнее и сильнее. Но Сергей храбрился. У него одна старенькая шинель промышленного училища, надо ее беречь: на заработок, который он получил на днях, поступив в городскую управу чертежником, не скоро заведешь новую шубу. Да и холода только утрами.

Работа нашлась, когда он уже отчаялся иметь ее.

В этот день он ворвался в свою комнату как вихрь, в руках была сайка и кусок колбасы. Он объявил на весь дом:

— Живем, Иван! Работа есть.

— Значит, — заметил тот, — твоя жизненная программа выполнена: работа есть, учишься.

Сергей как-то внимательно посмотрел на товарища и с необычной для него медлительностью ответил:

— Мне кажется, что я еще не приступил к ее осуществлению.

— А именно?

— Жизнь покажет, — уклончиво ответил Сергей. — Я ехал сюда не только учиться…

Он думал о той большой работе, которую ждал, в которую верил.

С утра Сергей шагает в городскую управу, где его ждут расчеты, планы, чертежи; после службы — столовая и библиотека. Он с жадностью читает, но не встречает ни одной из тех книг, которые ему давали друзья в Уржуме: книг о борьбе рабочего класса за свои права. Не видит этих книг Сергей и у Никонова, у его товарищей… Вот отчего у Сергея в душе пустота и нечем ее заполнить.

Вечерами курсы… Молодежь. Сергей присматривается к ней. Многие пришли сюда с одной мыслью — получить аттестат зрелости, поступить в институт, стать инженером, обеспечить себе спокойную жизнь. Сергей не мог считать их своими товарищами, не хотел даже сближаться с ними.

Он подружился только с молодым пареньком — типографским рабочим Иосифом Кононовым, бывал у него дома.

Они часто спорили, бывало, расходились в оценке прочитанного, и порой Сергей замечал, что Иосиф и его брат Егор будто чего-то не договаривают, обмениваются полунамеками. Замечал он и то, что на курсах к Иосифу подходили люди, отводили его в сторону и говорили о чем-то тихо, почти шепотом.

Сергею стало обидно:

«Не доверяют мне… Скрывают что-то».

И когда после одного такого разговора Иосиф с улыбкой обратился к Кострикову:

— Ты чего кислый какой-то?

Сергей сухо ответил;

— Какой ты ко мне, такой и я с тобой.

— Не понимаю.

— Считал тебя товарищем, а ты…

В этот вечер они возвращались домой вместе.

Темнота. В домах за глухими ставнями не видно огней. Возле какого-то дома остановились. Постучали.

Им открыли. При свете керосиновой лампы Сергей рассмотрел хозяина — рабочего типографии: невысокого роста, в черной рубашке, подпоясанной узким ремешком; черные усы, шапка густых волос. Он протянул гостю руку.

— Будем знакомы… Костриков?.. Так. А я Григорий… Величать себя полностью мы не любим. Чем короче, тем лучше… В нашем деле об этом всегда помнить надо. Садитесь! — пригласил он гостей.

Григорий долго, внимательно разглядывал Сергея и вдруг спросил:

— А зачем, собственно, вы приехали к нам в Сибирь из Вятской губернии, молодой человек?

И Сергею снова пришлось рассказывать многое из того, что он говорил Кононову.

Григорий молча курил, не перебивая. Потом он затушил папиросу и обратился к Кононову:

— Что скажешь ты?

— Ручаюсь, как за себя.

Григорий еще раз посмотрел на Кострикова.

— С печатным станком знаком?

— Да.

Григорий встал и знаком позвал друзей за собою в соседнюю комнату. Он открыл в полу искусно замаскированную крышку, и они спустились в подполье. В небольшом узком помещении стол, на нем гектограф, валики, бутылка с чернилами, бумага.

— Все? — спросил Сергей.

— Пока все… Маловато, но думаем завести настоящую технику, помещение есть, шрифт нам дают печатники понемногу из разных типографий, станок найдем… Было у нас две типографии, полиция разгромила их… Вот и вынуждены пользоваться пока этим оборудованием… Как? Принимаешь?

— Принимаю.

— Приходи завтра в это же время. Буду ждать.

Они поднялись наверх, тщательно закрыли вход в подполье, вернулись в первую комнату. Хозяин взглянул на часы.

— Поздновато, но ничего: ночку не поспите, не беда. Надо поговорить.

Говорил, собственно, один Григорий.

— Наша задача, Сергей, — борьба с самодержавием. Царизм затеял войну с Японией, а весь русский народ против нее. Мы терпим в ней одни неудачи да провалы. Наше поражение в этой войне ускорит революцию в России…

В комнате тихо, слышно только, как пощелкивает нагар в висящей под потолком лампе.

— Вот почему, — продолжал Григорий, — большевики во главе с Лениным занимают линию на поражение России… По великой сибирской магистрали идут поезда с солдатами на фронт и обратно с ранеными, искалеченными людьми… Мы с тобою должны будем снабжать тех и других листовками, обращенными к ним. Будем призывать солдат отказываться воевать, требовать возвращения в Россию, а раненых мы призовем помогать нам делать революцию. Они видели войну, они знают, что творится на фронтах. Так пусть эти люди скажут об этом у себя в России, пусть поднимутся против царизма, и Сибирь поддержит их. Вот, Сережа, наша задача на сегодняшний день… И делать все это должны мы с тобой через нашу типографию… А сейчас по домам… Пора спать… Завтра я жду тебя. Пароль: три удара в дверь громких, один слабый.